Олив кивнула и повела маленький отряд в обратный путь, через сиреневую изгородь, к своему собственному двору.

– Это ты, Олив? – спросила мама из кухни, когда Олив, Мортон и коты скользнули в заднюю дверь.

– Я, – отозвалась девочка. Остальные молча бросились вверх по лестнице.

– Хорошо. Ты чуть не опоздала на ужин, – улыбнулась миссис Данвуди, выглянув в коридор со стопкой тарелок. – У тебя еще… – она оглянулась на часы на микроволновке, – одна минута, и все будет на столе. Иди мой руки.

– Я сейчас! – бросила Олив через плечо и поспешила за друзьями на второй этаж.

Гвоздь, на котором раньше держалась картина с лесом, все так же торчал из стены. Олив подняла массивную раму и повесила ее обратно. Потом отступила назад, глядя на холст. Лес освещала неизменная луна, белая тропа все так же исчезала между деревьями. Пейзаж вернулся на свое законное место. Хоть он и вызывал немало плохих воспоминаний, Олив меньше тревожилась, зная, что картина укрыта под крышей большого каменного дома от глаз людей, которые могли бы вызнать ее секреты.

Девочка протянула руку, чтобы в последний раз поправить раму. Та не шелохнулась. Она помедлила, потом схватилась ладонью за угол и потянула сначала в одну сторону, потом в другую. Ничего. С колотящимся сердцем Олив ринулась вправо, к пейзажу с Линден-стрит, и изо всех сил потянула. Он тоже не двинулся. Она знала, что это случится. И знала, что с любой другой картиной в доме будет то же самое – так же как было, когда Данвуди только переехали сюда. Похоже, раз Аннабелль оказалась на свободе, Иные места частично снова обрели свою силу.

Олив прислонилась к стене. Она слишком устала, чтобы удивляться. Ярость, которая струилась по ее венам, когда она смотрела на Аннабелль, начала рассасываться, и теперь тело словно размякло, перед глазами все было как в тумане и хотелось лишь одного – свернуться в клубок где-нибудь в темном уголке. Она устала бояться. Устала сражаться. Устала от всего. Подняв потяжелевшую голову, девочка снова посмотрела на изображение Линден-стрит.

Ей показалось, что в отдалении, сквозь пелену тумана, она видит людей, застрявших внутри. Они сидели у себя на верандах в бесконечных сумерках, смотрели из окон на пейзаж, который никогда не менялся. Там вдалеке возвышалась серая громада дома Мортона – дома, в который ему придется вернуться совсем одному.

Но он ведь был не один.

Эта мысль взметнулась внутри, будто крошечное белое пламя. У Мортона была она. А у нее был он. И у них были коты – хотя Олив их едва не потеряла. И Резерфорд. И миссис Дьюи. У Олив даже были мама и папа, которые в эту самую минуту внизу готовились нагрузить ее тарелку идеально симметричной порцией мясного рулета и картофельного пюре. А еще, может быть… есть шанс, что где-то… Мортона тоже ждали мама и папа.

Олив стиснула раму пейзажа с Линден-стрит и дала молчаливое обещание Мортону и Горацио, Леопольду и Харви и всем остальным, кто по-прежнему томился там, в Иных местах. Потом расправила плечи и направилась в свою спальню.

Внутри Мортон стаскивал горелые остатки плаща. Все три кота сидели на подушках, наблюдая за ним. Когда Олив появилась на пороге, их взгляды перескочили на нее.

– Думаю, мы проведем ночь в доме Мортона, мисс, – сказал Леопольд. – Если, конечно, мы вам больше не требуемся.

– Нет. Хорошая идея. Здорово, что у него будет компания.

Харви высунул перепачканную краской голову за дверь.

– Путь чист, – шепнул он оставшимся в комнате. – Время выдвигаться.

Отпихивая друг друга с дороги, Харви и Леопольд прокрались в коридор. Мортон поплелся следом, неся с собой бархатную лошадку. Проходя мимо того места, где стояла Олив, он не поднял головы, даже когда она положила руку ему на плечо. Но все же остановился.

– Мортон, – прошептала она, – мне жаль, что все случилось, как случилось. В смысле, я бы хотела, чтобы у тебя все было по-другому. Чтобы я могла все изменить. Чтобы… Чтобы этого не было. Чтобы ничего этого вообще не было.

Мальчишка понурил голову. Олив не знала, то ли это был кивок, то ли он просто уставился в ковер. Но потом он повернулся и посмотрел на нее, и их взгляды встретились.

– Я не хочу сдаваться, – сказал он твердо. – И не хочу, чтобы ты сдавалась. – А потом молча шмыгнул в коридор. Горацио и Олив остались одни.

– Мне страшно, Горацио, – прошептала девочка. Ее снова начала одолевать неуверенность. – Теперь я боюсь тут оставаться.

– И правильно делаешь, – ответил рыжий кот. Несмотря на огромный размер, он спрыгнул на пол грациозно и бесшумно. – Но на твоей стороне – мы. Помни об этом.

Осторожно посмотрев по сторонам, Горацио проскользнул в дверь. К тому времени, как она выглянула ему вслед, он уже исчез в пейзаже с Линден-стрит.

Олив постояла у открытой двери спальни. Дом скрипел и стонал у нее над головой под натиском вечернего ветра. В обе стороны простирался темный коридор. Снизу слышались голоса родителей и звон посуды, оттуда же струился теплый запах еды. Олив неторопливо сошла по лестнице.

Люстра разливала по столовой яркий, радостный свет. Мама попросила Олив зажечь свечи на столе, и семейство Данвуди уселось ужинать. Снаружи на окна, словно бархатные шторы, опустилась темнота. Сквозь стекло уже нельзя было разглядеть ровным счетом ничего. Глядя туда, Олив видела лишь отражение ее собственной маленькой семьи, которая сидела вокруг стола, передавая друг другу горячие блюда, мирно и уютно, улыбаясь так, словно в мире нет никаких проблем. Несложно было бы поверить, что их и вправду нет.

Снаружи, на Линден-стрит, с цветов начинали опадать первые коричневые лепестки. Листья на деревьях тихо шелестели. Фонари мягко мерцали за задернутыми шторами. С ветром, что бежал по порогам и верандам, ласково стуча в закрытые двери, прилетело первое дыхание осени. И где-то там, в темноте, таилась освобожденная Аннабелль МакМартин.