вероятно, благодаря сознанию предназначенного им прощения, называли легкими выносимые ими ужасающие пытки. Видел я некоторых, которые вдруг убегали с места, где их истязали, и поспешно устремлялись вдаль; но когда они, жестоко обожженные пламенем, быстро выныривали из глубины9, то мучители, сбегавшиеся с трезубцами, бичами и различными орудиями пытки, вновь возвращали их к мукам, чтобы опять проявлять над ними всяческую жестокость. Тем не менее они, столь избитые, столь обожженные и бессердечно истерзанные побоями, вновь убегая, все так же стремились далее от тягчайшего к сносному; некоторые же, не добравшиеся от наисвирепейших [мук] до жестоких, оставались в жалкой своей участи; с иными же обращались сообразно тому, как предки их помогали или вредили им своими делами и по милости добрых дел, совершенных друзьями [за упокой их души].

Бесконечны были роды пыток, которые я видел: эти пеклись на огне, те поджаривались на сковороде; этих раскаленные когти бороздили, разрывая их до костей и суставов, тех варили в ужасающем зловонии в бане из смолы и серы с расплавленной медью и оловом и другими видами металлов; одних чудовищные черви грызли ядовитыми зубами, других ожидали воткнутые густыми рядами колья с пылающими остриями. Палачи терзали когтями, ударяли ужасными бичами, мучили жестокими пытками.

Многих прежде знакомых и близких мне при жизни увидел я там, обреченных на различную участь, из которых одни были епископами, другие – аббатами, третьи занимали разные другие должности; иные пребывали в духовном звании, иные в мирских судах, иные в монастырях. Видел я, что все они были присуждены к тем более легким мучениям, чем меньшими привилегиями и почестями были облечены при жизни10. Поистине скажу, я заметил, что особливо жестокими пытками, сравнительно с прочими, терзались те, коих я знал в наше время, как судей над людьми или прелатов. Долго было бы излагать, что каждый заслужил и что претерпевал, хотя я узнал это относительно всех. Но Бог мне свидетель, что если бы я увидел кого-либо, кто убил всех дорогих мне и близких друзей, обреченным на такие муки, я бы, ради его спасения, тысячекратно, если бы это было возможно, принял телесную смерть, ибо совершающиеся там наказания превышают всякую меру и границу боли, страха, горечи и несчастия.

VI. О втором месте наказаний в чистилище и о разнообразии наказаний

Миновав эти мучительные пытки, я и руководитель мой вышли [из них] невредимыми, как и из прочих стран терзаний, о коих я упомяну ниже.

После этого пришли мы в другое место пыток. Разделяла оба места гора, почти достигавшая вершиною облаков, по склонам которой мы прошли столь же легким, сколь и быстрым шагом. У противоположной подошвы этой горы была долина глубочайшая и мрачная, с другой стороны опоясанная хребтами высоких утесов; ширины же ее ни одно зрение не могло измерить. Дно этой долины было занято рекою или, быть может, озером обширных размеров и наполненное ужасной жидкостью, которая непрерывно источала невыносимо зловонные пары.

На выдававшемся по сю сторону озера склоне горы возвышался костер вплоть до небесных высот; на противоположном же возвышении того же хребта свирепствовал такой жестокий холод от бурь, бушевавших попеременно то градом, то снегом, что я, как мне думалось, никогда до тех пор не видел ничего мучительнее этой стужи. Пространства описанной долины и обоих горных склонов, покрытые ужасающим огнем и холодом, кишели множеством душ, подобно ульям, наполненным густым роем пчел. Общим их наказанием было, что они то погружались в зловонную влагу, то, вынырнув оттуда, поглощались встречными огненными языками, а затем, поднятые ввысь в подвижных огненных шарах, подобно искрам пламени, и переброшенные в воду у другого берега, предавались порывам ветров, холоду снегов и суровости града11. Выброшенные оттуда и как бы убегая от сильной непогоды, они вновь низвергались в зловоние реки (sic!) и огонь бушующего пожара. Иных дольше истязало пламя, иных мороз; иные большее время пребывали в зловонии влаги. Видел я других, зажатых среди пламени, подобно оливкам на давильне, так что страшно сказать, и неукоснительно сдавливаемых. Общим же для всех, там истязаемых, условием было то, что всех их заставляли для окончательного очищения проходить все пространства этого озера с начала до конца.

Велико и разнообразно было там различие между осужденными, ибо одним избавление разрешалось легче и раньше ради качества их проступков и количества благодеяний, совершенных после погребения [за упокой их душ]; а виновные в больших преступлениях и воспомоществуемые более скудными средствами содержались в более тяжких и продолжительных мучениях. Все же они терпели все более мягкие терзания, по мере того как они подходили к концу этого озера12. Самые жестокие мучения испытывали помещенные в начале; правда, все равно претерпевали их. Наиболее легкие пытки этого места были безжалостнее безжалостнейших [истязаний] в месте, прежде [мною] виденном.

В этом месте наказаний нашел я и узнал гораздо большее число известных мне [людей], чем в прежнем чистилище; с некоторыми же я говорил и тут, и там, среди коих я увидел и опознал одного золотаря, близко знакомого мне в миру. Руководитель же мой, видя, что я пристально к нему приглядываюсь, спросил, знаю ли я его, и, услышав, что он мне весьма знаком, промолвил: «Если ты знал его, поговори с ним». Он же, взглянув на нас и узнав нас, неописуемо радостными телодвижениями приветствовал мужа, ведшего меня, и, с простертыми руками почтив его частыми поклонами и благословляя его за оказанные ему благодеяния, возносил к нему непередаваемые благодарения, часто повторяя: «Святой Николай, помилуй меня». Так как я [и раньше] неоднократно дивился на ангельский лик его, то ничто из слышанного мною до тех пор не было для меня слаще, чем узнать имя руководителя моего, святого Николая, коего я всегда любил, почитал и обожал, от коего надеялся я получить спасение как для души, так и для тела. Когда я затем спросил золотаря, как он столь скоро прошел через такие великие мучения, среди которых, как я видел, он продвигался, он сказал: «Ты, дражайший, и все знакомые мне при жизни, видя, что мне перед телесною моею смертью было отказано во всякой помощи веры христианской, как то в исповеди и напутствии, считали меня погибшим, но не знали милосердия присутствующего здесь господина моего, а именно святого Николая, который не позволил мне, несчастному рабу своему, впасть в вечную смерть осужденных; ибо теперь и все время, пока подвержен этим пыткам, и когда я мучился в более тяжких терзаниях, он поддерживал меня своими благосклоннейшими посещениями. Обманы же те, которые не раз совершал я в