для детей и взрослых. Эту идею он и собирался предложить Шольцу, у которого были какие-то родственники, имеющие своё кафе. Дело-то нехитрое, но муторное и долгое.

Второе же дело можно было назвать просто банальным грабежом. Он как-то слышал, что среди штурмовиков ищут людей, готовых лезть во всякие тёмные делишки и получать за это хорошую мзду. Сам он не был готов, но почему бы не посодействовать подобному? Деньги не пахнут.

Ещё он никак не мог решиться на попытку восстановить связь с советским резидентом и через него с Москвой. Осторожность у него была в крови, а надеяться на большую помощь бессмысленно. Вряд ли ему дадут денег, а если и дадут, то чуть, зато и потребуют…

Об этом он думал уже не раз, и каждый раз откладывал на потом, да и времени пока прошло немного. Придётся всё же перенести контакт на будущее, когда он сможет чего-нибудь тут добиться или, наоборот, когда уже совсем будет в отчаянии. На том он всё и решил для себя.

Назавтра Шольца Шириновский не увидел (тот служил в другом взводе), но зато о его поступке знали уже многие. В этот день ничего особенного не случилось, обычные патрули по городу да обсуждение произошедшего накануне. Меж тем борьба коммунистов и штурмовиков обострялась, результатом чего являлись постоянные мелкие стычки.

Да и в самих рядах штурмовиков возникала некая напряжённость. Начинали сказываться противоречия между лидерами национал-социалистического движения из-за несовпадения взглядов на дальнейшую борьбу за власть.

Партийная верхушка во главе с Герингом и Гитлером начала вести шикарную жизнь, в отличие от рядовых штурмовиков, которым только уреза́ли зарплаты. Росло недовольство, что отрицательно сказывалось на дисциплине. И это в отношении тех людей, о которых было сказано, что они «новые формирования, служившие не государству, а идее, новой социорелигиозной доктрине спасения…»

Руководитель СА Франц Пфеффер фон Саломон (или Заломон) явно сдавал позиции и упускал контроль за своими подразделениями, а они ещё не сильно превосходили боевиков из Союза красных фронтовиков. Внутренние противоречия росли и благодаря появлению СС и их активному руководителю Генриху Гиммлеру.

Шириновский зашёл в курилку, здесь его и нашёл его старший начальник.

— Эй, Август! — окликнул его обертруппфюрер Маркус.

— Да!

— Ты на митинг идёшь?

— На какой митинг?

— На наш митинг. Выступать будет Грегор Штрассер, а после мы пойдём бить коммунистов. Будет весело, твой взвод должен идти весь, а ты и не знаешь.

— Ну, теперь знаю.

— Строиться! — тут же последовала команда, что касалась всех.

Шатающиеся по двору казармы, курящие в курилке или занимающиеся разными делами штурмовики сразу напряглись. Команду повторили, и все потянулись строиться на плац. Шириновский крикнул и своим трём калекам.

Дальше всё произошло весьма обыденно. Всем собраться, всем ничего не бояться, всем идти на митинг национал-социалистической рабочей партии для его охраны. Ну, все и пошли, как раз и Шольц появился. Пристроившись к нему сбоку, Шириновский начал нужный ему разговор про ситро и тому подобную хрень:

— Слышь, Альберт, а ты где потерялся?

— Где? П… получал от отца.

— Да ладно, ты же уже взрослый и войну прошёл, а всё от отца звиздюлей получаешь?

— За то и получил, что войну прошёл, а полиции попался. Позор семьи я, оказывается. Отец у меня заслуженный фельдфебель, он такого от меня не ожидал.

— Угу, теперь понятно, а я к тебе с идеей одной. Ты из штурмовиков ещё не собираешься выходить, или уже всё?

— Всё пока повисло в воздухе, Август. Сам понимаешь, привод в полицию плохо сказывается на репутации. Я получил в челюсть, пока очухался, уже шупо подскочили и повязали меня. Поздно сопротивляться. Но зато я одному коммунисту так врезал, что у того аж глаза под лоб закатились.

— Гм. Понятно, я так и думал. И что будешь делать дальше?

Шольц помедлил с ответом, старательно разглядывая камни мостовой:

— Деньги нужны, чтобы замять вопрос. До этого договорились на небольшую сумму, а сейчас придётся платить вдвое больше, если не втрое.

— Ага, а у меня есть небольшая идея, как раздобыть денег на это как раз.

— Ограбить кого-то из коммунистов?

— Нет.

— Избить людей Штрассера?

— Нет.

— Тогда ясно, но убивать я пока никого не готов.

Шириновский, честно говоря, не ожидал такой кровожадности от Шольца, хоть и подозревал, что тот готов на многое.

— Гм, Шольц, ты с чего это такой? Этого я и не думал предлагать, хотя слышал, что ищут среди нас готовых на убийство людей.

— Ну, и я слышал, поэтому и спросил сразу же. Так что ты хотел мне предложить?

— Ты как-то говорил, что у тебя кто-то из родственников торгует то ли пивом, то ли кафешку имеет?

— Сестра младшая замужем за владельцем небольшого кафе, но они продают не пиво, а всякое-разное, обеды и ужины.

— Ясно, да всё равно. Короче, ты слышал о газированном напитке кока-кола или швепс?

— Слышал что-то и газировку пил от Швепса.

— Ага, вот я и предлагаю сделать новую газировку. Это на самом деле легко, можно соду с уксусом смешать, и газ пойдёт в напиток. А напиток сделать просто: вишня или яблочный сок, сахар, углекислый газ, бутылка, закупорка, прилавок.

Тут, внезапно для себя, Шириновский вспомнил об истории создания «Фанты», где изначально был в составе не апельсиновый сок и не его искусственный аналог, а обыкновенный яблочный сок.

— Как тебе идея? Сок, сахар, вода, газирование и продажа детям и взрослым в кафе, как продаётся пиво, и налог на алкоголь платить не нужно! Денег можно заработать целый вагон и ещё на маленькую тележку хватит.

— Не знаю, не знаю, и вообще ты меня удивляешь, Август. Откуда тебе в голову это пришло, и с чего ты взял, что его будут пить?

— С того и взял, что слышал про подобное, и вообще у меня в голове всё перевернулось, и я сейчас многие идеи вижу, о которых и не знал никогда.

— Да, крепко тебе шандарахнули по башке.

— Ага, девятнадцать наших на первое мая убили и ещё пятьдесят ранили, могли и меня, тогда бы получилось все двадцать. Отделался только разбитой башкой, и вот теперь в ней появляются разные идеи.

— Это я знаю, Август. Ладно, я скажу сестре, а та скажет своему мужу. Может, и попытаются сделать что-нибудь подобное, если получится. А ты чего