на своих коленях, ощутив аромат, и только потом увидела.

— Потому что люблю, — ответил на мой незаданный вопрос. — Я не слепой, Лик. Видел, как ты смотрела на Андрей Сергееча, и на Валин живот. Давай вместе сходим к врачу. Ты измучила себя. Если нужно, съездим Москву, а потом будем решим, что делать.

— Спасибо, — чуть не плача уткнулась носом в бутоны.

— Я хочу видеть тебя счастливой. А в последнее время мне не нравится то, что с тобой происходит.

Дома, пока я купала и укладывала Никиту спать, Вадим колдовал на кухне.

Тихая музыка, приглушенный свет. Канапе с моцареллой. Коньяк. Николашка. И заставивший рассмеяться, Вадим, в домашних штанах и футболке, встречающий меня с розой в зубах с распростертыми объятиями.

— Коньяк, конечно, не по фен — шую. Но зато с Николашкой! — вынув розу, протягивает мне резко. В моменте, когда я забираю цветок, дергает меня на себя, и как в танго откидывает на руку, подхватывая у талии.

— А! — хохочу я от неожиданности. — Вот так, — вынимает у меня из рук розу, обламывает стебель, втыкает бутон в волосы у уха. И подхватив кружит, усаживая верхом на себя, приземляется на стул.

— Что будет моя королева? — комично дергает бровью.

— А что в меню?

— Я, коньяк и Николашка, с чего начнешь?

Мне передается его настроение. Машу рукой, как дирижер палочкой.

— А давайте начнем коньяка…

— Так я и знал, — наливает нам по чуть- чуть. — Мы с Николашкой, не конкуренты десятилетнему Mortell.

— Ты что его купил? — ужасаюсь.

— Пусть это останется моей маленькой тайной, — опуская глаза, изображает на лице скромность. — За тебя, родная, — чокается со мной бокалом. — За твой счастливый смех.

Залпом выпивает, хапая ртом воздух. Я делаю маленьким глоточек.

— Николашечку? — не могу сдержать улыбки.

— Извольте, сеньора.

Дразню долькой. Пропитанный лимонным соком шоколад, остается у него на губах. Пытаясь поймать краешек, сгребает крошки зубами.

А я откусываю сочную мякоть. По рецепторам ударяет вкусовая какофония. Жмурюсь, и тут же расстояние между нами стремительно исчезает, в рот впиваются жадные губы.

Ничего я не хочу. Ни Мортеля, ни Николашки…

Пальцы сами зарываются ему в волосы, гладят, путаются, застревают. Его руки ныряют мне под майку, пробегаются по позвоночнику вверх, потом вниз, снова вверх расстегивая застежку лифчика. В одно движение оставляет голой по пояс, поправляет цветок в волосах. Я стягиваю с него футболку. Он гладит губами ключицы, накрывает ртом сосок, прикусывает, всасывает, лижет, вторую грудь сжимая до легкой боли. Выгибаюсь навстречу, подставляюсь, вожу ногтями по шее, спине. Бесстыже трусь об него.

— Хочу тебя очень, — порывается подняться вместе со мной. Толкаю в грудь, останавливая. Слезаю, встаю между разведенных бедер. Он притягивает меня к себе, и опять мы сплетается. Его пальцы трепетно играют на моей спине, как на пианино. Бегло и нежно одновременно. Я глажу его плечи, ощущая поцелуи оставляющие влажный след на груди.

Осторожно, не спеша спускает по моим ногам шорты вместе с трусами. Приподнимается, стягивая с себя брюки с бельем. Мгновение, и я снова на нем. Медленно опускаюсь на член, он придерживает меня направляя за талию. Упираясь в его плечи, также медленно скольжу вверх. И снова, тормозя себя, вниз. Замираю, и вытягиваюсь в струну почти выпускаю из себя. Вадим срывается. Притягивая одной рукой за шею впивается в губы, второй, прижимает к себе обездвиживая. И резко, быстро, глубоко толкается, тараня рот языком. Рывки становятся короче, и чаще. Наше дыхание смешивается. Кровь горячей волной прокатывается по венам, отбивая набатом в висках, по телу, с нарастающей силой разбегаются огненные импульсы.

— Я все… не могу, — отрывается от моих губ, прикусывает кожу на ключице, и я чувствую ритмичные сокращения внутри себя.

Задыхаясь, выгибаюсь, и лечу в пропасть. Он хрипло стонет, не контролируя себя.

Сжав друг друга, мы неровно дышим. Сердца надсадно стучат в унисон.

Теплая ладонь скользит по моей спине, разгоняя ленивые мурашки.

— Люблю… — гладят его губы мою скулу. — Очень…Все у нас получится …Все…Верь мне

Наверное, в тот день, его слова меня расслабили. В голове, как будто переключился тумблер. Я выдохнула. Перестала рвать душу. Месяц мы снова жили спокойно и счастливо. Вадим тоже это заметил, пошутил, что стоит почаще приглашать в гости Мортеля с Николашкой.

Тест я больше не делала. Но когда через две недели, месячные так и не начались, любимые духи вдруг запахли удушливо, а грудь стала до ужала чувствительно…не удержалась.

Две полоски проступили яркими, жирными дорожками. Зажав рот ладонью, я разрыдалась, закрывшись в ванной, пока Вадим с Никитой стригли Лимуру когти.

Две недели, я хранила свой секрет в тайне. Убедившись четырехзначными цифрами ХГЧ, что в этот раз не обманываюсь.

— Как ты себя чувствуешь? — придвинувшись к спине, Вадим обнял меня. Накрыв ладонями живот, поцеловал в шею.

— Хорошо, — нисколько не вру. Только спать все время хочется

— Ты вообще мне говорить собираешься?

— О чем? — делаю вид, что не понимаю.

— О нем! — поворачивает мое лицо, заглядывает в глаза. Строгий…

Утвердительно киваю …

— Ну слава Богу, я уж подумал, плохое…Давай, сообщай!

— Шесть недель, Вадим! — почему-то шепчу. — Получилось. Я беременна.

— Господи…

Закрывает глаза, шумно выдыхая. Прикасается носом к моему.

— Мы с тобой молодцы, да? — мягко целует, поглаживая большим пальцем щеку. — Я так рад, Лик, так рад…

Поджимаю губы, стараясь не расплакаться от теплоты в его голосе

— Точно все хорошо?

— Со мной все нормально. Не переживай.

— А чего губы трясутся? — вглядывается в лицо с тревогой.

— Не знаю…

— Может, что-то надо? Может, хочешь чего-нибудь?

Отрицательно машу головой.

— Не пугай меня так больше…

Глажу его по руке успокаивающе, потому что в горле появляется комок, мешающий говорить и подкатывают слезы.

— Как же я тебя люблю… Ты меня забрала себе. И не отпускай никогда, ладно?

В его голосе столько эмоций, что я даже теряюсь. Смотрю, не моргая, истерично втягивая воздух.

— Давно ты узнала?

— Две недели назад…

— И молчала? — осуждающе качает головой, но глаза искрятся нежностью. — Почему, Лик?

— Боялась поверить…потом хотела убедиться…потом момент подходящий ждала

— Вот, дурочка… — прижимает меня к себе. — А вдруг бы … а я не знал… Не скрывай от меня больше ничего, ладно?

— Ладно… — киваю, как китайский болванчик.

И все-таки я плачу. Он гладит волосы. Целует мокрое лицо. Шепчет что-то утешительное, нежное, успокаивающее. Выплакавшись, проваливаюсь в сон самой счастливой на свете.

В декрете есть свои прелести, никуда не нужно спешить по утрам, всегда можно ходить в удобной одежде, есть не боясь испортить фигуру. Меня берегли. Вадим оставлял в мультиварке кашу, целовал живот