– Да, мы с удовольствием, – хотя и понимал, что приглашение Анны искренне лишь отчасти, и знал, что согласие в равных частях вызвано любопытством по поводу ее очаровательного зятя, чувством вины за то, что он так грубо себя вел раньше, и какой-то необъяснимой искрой, которая, как ему показалось, пробежала между ними.

Анна объяснила, как добраться до ее дома, но Джек ничего не записал. Его взгляд был таким рассеянным, что Анна засомневалась, запомнил ли он хоть что-нибудь.

– О, вот идут наши любимые, – заговорил Джек. – Они выглядят такими больными, опустошенными и лишенными чего-то. А разве жизнь не прекрасна?

Марвин и Стюарт подошли к Анне и Джеку.

– Нас пригласили что-нибудь выпить, дорогой. – Джек взял Стюарта под руку.

Стюарт осторожно улыбнулся. Марвин посмотрел на Анну и отвел глаза.

– Как мило, – улыбнулся Стюарт. – Но думаю, нам нужно отправиться домой.

– Почему? – спросил Джек. Дома ничего не было.

– Просто где-нибудь посидим, выпьем, – предложила Анна. – Или можем поехать ко мне домой.

Джек смотрел на Марвина, но не смог понять, о чем тот думал. Марвин стоял, скрестив руки на груди, его кулаки были крепко сжаты, как будто он не доверял своим рукам и боялся того, что они могут сделать. Все его внимание было приковано к больничному входу, он настораживался каждый раз, когда дверь закрывалась или открывалась.

– Может быть, на следующей неделе? – начал Стюарт.

– Учитывая, что следующей недели может не быть, – с обидой сказал Джек.

– Что ж, как-нибудь встретимся, – сказала Анна.

Подойдя к двери дома, Анна услышала громкий и пронзительный звук телевизора. Был включен какой-то музыкальный канал с современной музыкой: ужасный визг усилителей гитар и басов, от которых останавливалось сердце.

– Флинн? – Анна вошла в комнату, где стоял телевизор, и увидела подростка, который скакал на диване. В нем было что-то смутно знакомое. – А ты кто?

– Джереми. Я приношу вам газеты. – Мальчишка сел и надел свой спортивный свитер. – Ваша соседка попросила меня присмотреть за Флинн, пока вы не вернетесь домой.

– А где она?

– Флинн? Я думаю, она пошла вздремнуть.

– Где Грета? – Но вместо того чтобы выслушать ответ, Анна прошла в спальню проверить автоответчик. Лампочка мигала. «Кажется, я рожаю, – сказал голос Греты. – Джереми сказал, что присмотрит за Флинн, пока ты не вернешься домой. Ты не можешь позвонить Майку? Я имею в виду, не могла бы ты попытаться? Я не знаю, где он».

Грета не сказала, в какую больницу поехала. Анна набрала номер «Бостон дженерал», но там подруги не было, как не было ее и в следующих двух.

– Отвези этого мальчишку, ладно? – попросила Анна, когда Марвин собрался выйти из гостиной и проверить, где Флинн. – В смысле, отвези его домой и заплати. Вот. – Она протянула ему кошелек. – И не мог бы ты выключить эту музыку?

Марвин озадаченно посмотрел на нее, словно Анна говорила на незнакомом языке:

– Что происходит?

– Грета рожает.

– Уже? – спросил он. – Я думал; она всего лишь на пятом месяце.

Анна кивнула. Она набрала номер отделения «скорой помощи» больницы «Брайгхем и Вуменс». Лишь после того, как она соврала и представилась ближайшей родственницей, оператор ответил, что Грета находится в их больнице.

– Вы не могли бы соединить меня с ее отделением? Анна протянула Марвину ключи от машины и указала на мальчика.

– Сделаю. С Гретой все в порядке? – спросил Марвин.

Анна покачала головой и направилась в комнату Флинн. Кровать была пуста и аккуратно заправлена. Флинн спала в костюме доброй феи или ангела – судя по крылышкам, это был костюм ангела – на диванчике около окна. Она зажгла рождественские свечи, а на чемоданчик, где хранила свою одежду, поставила ясли, которые принадлежали еще маме Хью. Где внучка нашла все эти старые вещи? Анна не припоминала, что перевозила с собой какие-то праздничные украшения, когда купила этот дом.

Наконец Грета ответила.

– Это я, – начала тихонько Анна. Она пошла обратно в коридор, прикрыв дверь комнаты Флинн.

– У меня был ребенок, – проскулила Грета. – Маленькая девочка, она была такой крошечной. Врачи не смогли спасти ее. Они говорят, что девочка умерла.

– Ой, Грета! – воскликнула Анна. – А Майк с тобой?

– Нет. Я не могу найти его. Никто не может его найти. Он не отвечает по мобильному.

– Я попытаюсь ему дозвониться. – Анна села на пол, облокотившись спиной на дверь комнаты Флинн.

Грета плакала:

– Она была такая красивая. Маленькая, но красивая. Неужели они никогда не ошибаются?

– Что ты имеешь в виду, дорогая?

– Я имею в виду, может быть, есть способ вернуть ее к жизни? Ты же слышала все эти истории о том, как дети были под водой полчаса, а потом с ними все было в порядке. Дети более жизнеспособны, чем взрослые. Я назвала ее Стелла. Она маленькая яркая звездочка.

Голос Греты звучал, будто ее накачали лекарствами.

– Я уверена, что врачи сделали все, что могли, – сказала Анна. – Может быть, тебе поможет, если ты подержишь ее. Они дали тебе подержать ее?

– Я сейчас держу ее, отогреваю. Прошло еще не так много времени, она еще может проснуться.

– В твоей палате есть медсестра?

– Боже, они не оставляют меня одну, хотят, чтобы я отдала ее им. Но она моя.

– Как ты думаешь, я могу поговорить с кем-нибудь из врачей в твоей палате? – спросила Анна.

Грета начала рыдать:

– Нет! Ты такая же, как они. Я думала, ты моя подруга. Я знаю, что они делают с детьми. Они собираются разрезать ее и ставить над ней эксперименты. Она становится теплее. Почему никто не может немного подождать?

Анна подождала, пока Грета перестанет плакать, и спокойно сказала:

– Как только Марвин вернется с машиной, я приеду к тебе.

– Нет. Не надо. Я хочу побыть одна.

– Позволь помочь тебе, – попросила Анна. – Позволь мне быть с тобой.

– Ты не можешь мне помочь. Тебе этого не понять.

– Но я тоже мать.

– Ты мать, которая никогда не хотела ребенка. А мне нужен мой ребенок. Живая или мертвая, но она моя дочь. – Грета повесила трубку.

Анна глубоко вздохнула. Скорее бы закончился этот день. Она позвонила на домашний телефон Греты и оставила на автоответчике сообщение для Майка. Ублюдок. Грете было бы без него лучше.

Она тихонько вернулась в комнату Флинн. Девочка даже не пошевелилась. Анна села и смотрела, как она спит, как мягкий свет от рождественских свечей падает на ее милое личико. Флинн была очаровательным ребенком. Она была похожа на ангела Боттичелли, вся в темных кудряшках, с круглым личиком, ямочками на щеках и аккуратными губами. Такие губки были только у Поппи. Может, это рецессивные гены. То в одном, то в другом Анна улавливала нечто, пришедшее от семьи ее отца, – и это «нечто» концентрировалось в конце концов в выражении лица Флинн. Открытая энергия во взгляде и полуулыбка на плотно сжатых губах пришли, как казалось Анне, от прадедушки, польского портного, от которого не сохранилось ничего, кроме размытой фотографии. Однажды Анна перебрала вещи, которые хранились в старых коробках, смахнула пыль с семейных реликвий и рассказала Флинн о ее корнях, евреях ашкенази, которые жили в Восточной Европе. Хотя что она об этом знала? Ее отец, принявший буддизм, как-то ответил на юношеский вопрос Анны: «Мы из ашкенази, племени раввинов и схоластов. Сефардские евреи торгуют коврами и считаются большими задаваками. Это все что я знаю, и все что нужно знать тебе».