Апокриф только что не называет соответствующих имён богов, которые были воплощениями стихий. Однако двоеверному читателю, конечно, было ясно, что угроза проистекает от тех, с кем издревле связывались надежды на благополучие, кому при испрашивании благ адресовались жертвы и моления участников сначала языческих, а затем двоеверных ритуалов.

Не вызывает сомнения тот факт, что «вопиющие» к Богу светила и стихии в понимании автора апокрифа уже далеко не «бози небеснии, а друзии земнии, а друзии польстии, а дрезии и воднии» (Гальковский, т. II, с. 52). Но в том же «Видении апостола Павла» они выступают в качестве могущественных сил, не безучастных к происходящему и способных влиять на его течение. Наследие свергнутых языческих богов в апокрифических образах говорящих Солнца, Луны и Земли достаточно явственно. По мнению В. В. Милькова, автор неканонического текста не противопоставляет резко язычество христианству, а скорее в завуалированной форме даже проводит мысль об их преемственности: ведь в его изложении уже не вполне божественные, но всё же живые и могущественные природные стихии и объекты признают верховную власть стоящего над ними Вседержителя, являющегося единовластным управителем мира. Вот оно — двоеверие во плоти.

До нашего времени дошли многочисленные варианты одной и той же старорусской песни, восхваляющей Солнце. Её подхватил и записал сам Фёдор Шаляпин. Варианты народной мелодии обрабатывали сами Модест Мусоргский и Николай Римский-Корсаков:

Несмотря на то что донские казаки ходили на чужую, т. е. турецкую, сторону, греет их всё то же, единое для всех тресветлое Солнце! И всё и всех ему сверху видно, так и знайте!

Невыясненным остаётся вопрос, уместно ли говорить о Хорсе применительно к пантеонам западных славян, и если да, то налицо общность индоевропейских корней или непостижимым образом проникшее сюда южное влияние?

Теперь необходимо упомянуть ещё и о симметрии солярного календаря, наличествующего у всех индоевропейцев. В качестве примера рассмотрим оппозицию Коляды и Купало, зимнего и летнего солнцеворотов, у славян.

Не откажем себе в удовольствии ещё раз показать излишество перунопоминания. Читаем:

«XXVIII. Иван Купала. После Семика и нераздельно связанного с ним Троицына дня главным летним праздником у нас в народе является Иванов день, называемый в просторечии „Иваном Купалою“, или прямо „Купалою“ без всякого добавления к этому имени. Словами старинной, поющейся и теперь в Костромской и некоторых других соседних губерниях, песни так определяется значение этого праздника:

„Как у нас в году три праздника: Первый праздничек — Семик честной, Другой праздник — Троицын день, А третий праздник-Купальница“.

Этот третий праздник справляется в народной Руси два дня — 23-го и 24-го июня, во время летнего солнцестояния, когда прекрасное светило дня, по достижении высшего проявления своих творческих сил, делает первый поворот на зиму. Совпадая с днем св. Агриппины и с праздником Рождества св. Иоанна Предтечи, Крестителя Господня, ведущие свое начало с теряющихся в язычестве времен купальские праздники объединяют этих двух святых христианской церкви. „Купало“ и „Купальница“ — это древние Перун и богиня Заря. По сохранившемуся до наших дней болгарскому поверью, солнце (Перун) сбивается в эти дни с пути-дороги, и ясноокая дева Заря является на помощь светлому богу. Она не только ведет бога богов по небесной стезе, но и каждое утро умывает его росою с напоенных летними благоуханиями лугов, пестреющих к этому времени всеми цветами» (Коринфский, 1901).

Словом, как и у Афанасьева, Перун — в каждой бочке затычкой. Но хорошо уже то, что автор связывает Купало с солнцестоянием, явный прогресс!

Купало(а) — летний бог. По Густинской летописи, «пятый (идол) Купало, якоже мню, бяше богъ обилія, якоже у Еллинъ Цересъ, ему же безумный за обилие благодарение принишаху в то время, егда имяше настати жатва».

В поучении «О идолах Владимировых», он — «бог плодов земных».

По тому же Поучению, Коляда — бог праздничный. «Шестый (идол) Коляда, ежу же праздник прескверный бяше декаврия 24» (Густинская летопись). Коляда (Каледа) диаметрально противоположен Купале. Он знаменует поворот годового коло, прибытие Света, умирание старого и приход молодого. Чествования Коляды продолжались в разных местностях с 21–24 декабря по 2–5 января.

Вместе с тем сегодня более распространено (а в науке почти общепризнано) мнение о том, что Коляда — не божество, а в средневековых источниках произошла путаница, смешение названия праздника и имени божества. Причём, по мнению большинства учёных, слово это заимствовано.

Коляда — «1) „святки, сочельник, колядование — хождение с песнями под рождество“; 2) „зимнее солнцестояние“, колядка „песенка при колядовании“, укр., блр. коляда, ст. — слав. см. образ (Euch Sin.), болг. коледа „рождество“, сербохорв. коледа „колядка“, словен. kolŭda „колядование“, чеш. koleda „коляда“, польск. kolüda — то же. II Заимств. из лат. calendae, не через греч. καλάνδας» (Фасмер). Интересно, каким же тогда образом произошло заимствование? Если распространённое ныне название «комоедица» упоминается в белорусских источниках (откуда оно, собственно, и пошло) лишь с XVII–XVIII вв. и ещё может быть понято как заимствование от греческого или латинизированного «комедия» (в значении «театрализованное действо»), то здесь ничего подобного мы не наблюдаем.

Способов проверить, действительно ли название «Коляда» воспринято от латинского calendae, у нас нет. Этим словом в римском календаре называли первые числа месяцев, приходящиеся на время, близкое к новолунию. Повторимся: как произошло такого рода заимствование из латинского, вовсе не понятно.

Любопытно в качестве дополнения привести ещё и суждение исследователей европейской Традиции Н. Пенника и П. Джонс: «…Богиня солнца (Сауле. — Авт.) является еще одним примером божества в небесной колеснице. Праздник в ее честь — Каледос — проходил в середине зимы: по полям и деревням люди несли изображения солнца, моля о процветании в будущем году. Во многих моментах Каледос схож со скандинавско-британскими святками: в Балтии тоже наряжались в красочные костюмы журавлей, коз, лошадей, медведей и быков, сжигали blukis (святочное бревно) и ели свинину» (Пенник, Джонс, 2000, с. 308).

Найджел Пенник крайне мало осведомлён о собственно славянской истории и мифологии, но в том, что касается других народов Европы, ему вполне можно доверять. Приведённое свидетельство ценно также для понимания общеевропейского происхождения и смысла праздничной новогодней обрядности. Здесь же нам важно, что балтийские народы (в данном случае литовцы), дольше других сохранявшие языческую веру, едва ли стали бы использовать заимствованное название для одного из важнейших праздников годового круга. Особенно если учесть, что прочие названия литовских праздников — исконные.