Юлюкин было дернулся, ужаленный таким безответственным отношением к финансам, но Лев Ильич осадил его взглядом: сейчас не время!

– Маловато будет! – крикнул Микишин.

– Зато всем! Я считаю, правильно! – поддержал Клюквин, который, честно говоря, и на это не рассчитывал.

– И ничего правильного! – не согласилась Да– ша. – Для одного были бы деньги, а всем – только дразнить!

Колька в этот момент вдруг не только не поддержал жену, а выступил против:

– Ага, конечно! Чтобы этого одного все ненавидели? Потому что ясное дело же: если бы кто-то один получил, на него бы все другие озлились! Что, не так? Сами себя не знаете, что ли?

Все молчали.

Что было, как и всегда, знаком согласия.

После чего народ стал дружелюбно расходиться.

22

Народ стал расходиться, а Нестеров медлил. Что и говорить, он был горд собой. Попасть впервые в село (а он до этого был наскоками, наездами, не больше дня), не знать и не представлять, что есть такое собственный коренной русский народ, – и так понять и постичь его, так суметь направить его настроения, повести за собой и привести к согласию быстрее, чем это могло местное начальство, если вообще могло – этим нельзя было не гордиться. Какой бы ни были мы тонкой и сложной душевной организации, а есть в нас нечто простое, обычное, и оно тоже просит своей доли. Поэтому Нестеров ожидал, что его поблагодарят в теплых словах, пожмут руку и добавят, быть может, что-то пусть по-деревенски неказистое, зато от сердца. Вроде: мы-то думали, что ты вона как, а ты, значит, получается, совсем по-другому, эхма, ошиблись! Но никто не поблагодарил его в теплых словах, не пожал руку и не добавил неказисто, но от сердца, что, дескать, мы-то думали... а ты вона как... эхма, ошиблись... Братья Шаровы и Юлюкин, словно забыв о нем, обсуждали деловую сторону вопроса. Расходящаяся публика тоже не обращала уже на Нестерова внимания.

И Нестеров огорчился, но огорчился с вечной усмешкой интеллигента: а чего от вас ждать? Как были вы темный и неблагодарный народ, так и остались. Я-то что тут делаю? – в очередной раз спросил себя Нестеров, имея в виду не конкретные причины, они-то у него как раз были, а причины серьезные, душевные. Потому что, как известно, если мы где находимся по душе, то нам неважно, есть ли для этого причина, а если душа не лежит, можем сорваться и уехать, хоть бы у нас было сто конкретных и даже насущных причин остаться.

И еще один человек сильно расстраивался в этот вечер: Савичев.

В компании мужиков он поднимал стакан за стаканом, качал головой и сокрушенно повторял:

– Сто рублей... И ради этой ерунды я столько терпел? Досадно!

А Вадику зато подбросили фотоаппарат – целый, неиспорченный. И это не пустяк, если вспомнить, сколько он стоит и сколько прекрасных кадров из жизни Анисовки чуть не пропало.

1

Когда Люба Кублакова дала согласие на то, чтобы Нестеров поместил ее данные в своем компьютере (то есть в Интернете через компьютер), она была почти уверена, что это ничем не кончится. Какому иностранцу придет в голову искать в России глухую Анисовку и высматривать, не хочет ли там какая-нибудь женщина выйти замуж? Люба почему-то именно так себе представляла поиск. Или, скажем, как по объявлению в газете. Вот уж куда, кстати, Люба никогда бы себя не поместила даже анонимно. Ей само слово «объявление» не нравится. Женщина, видите ли, объявляет, что хочет замуж. Стыды! Всё равно что на клуб бумажку повесить, а то и хуже. Подробности она стеснялась спросить у Нестерова, а если б сразу знала, что ее фотография и анкета доступны в любой точке земли, то есть абсолютно кто угодно может залезть и посмотреть, в том числе даже кто-то из городских родственников или даже вообще из самой Анисовки, она прекратила бы эту затею в первый же момент: это уже не просто стыд, это не жить от позора после этого!

А потом было уже поздно разбираться в тонкостях. Пошли письма с фотографиями, которые Нестеров ей регулярно показывал, да так много, что Люба сначала не верила.

– Это всё мне?

– А кому же? Я вам говорил...

– Может, они просто так... Одинокий мужчина чем только не занимается. Наши пьют, а эти вот... пишут.

– Все письма – вам. Видите: dear Liuba, дорогая Люба.

– Уже дорогая, какие быстрые!

– Это просто обращение. Как у нас – «уважаемая». А вот этого помните? – указал Нестеров на фотографию представительного мужчины лет пятидесяти пяти.

– Опять пишет?

– Не просто пишет, он уже прилетел, он в Москве.

– Уже? Я ему ничего не обещала!

– Ну, Люба, не с вами одной он переписывался, понять можно: где-то получится, где-то нет. Вот он и приехал познакомиться с претендентками поближе.

– Выбирать, что ли?

– В определенном смысле. Его право. Он выбирает, но и вы выбираете, ведь так? Вы посмотрите, какой красавец! Отставной майор американских ВВС, между прочим. Но любит природу и сельское хозяйство.

– Похоже, давно он майором был, – вгляделась Люба.

– Мужчине всего пятьдесят семь лет, о чем вы говорите! Это все равно что у нас сорок! У них пожилыми считаются люди только начиная с семидесяти пяти!

– Ну и пусть пока других смотрит. Может, на кого и наткнется. А я не спешу.

– Он с вас хочет начать. Ему и фотография ваша понравилась, и вообще. Готов приехать хоть завтра, видите – даже телефон указал.

Люба испугалась.

– Вы что? Вы серьезно?

– Летчик, стремительный человек...

– Нет, даже не говорите! Завтра! Вы что? Мне завтра с утра на рынок, потом дрова Суриков обещал привезти...

Нестеров улыбнулся.

– Люба, вы странная, извините. Сами просили помочь...

– Не просила я! Я просто хотела разобраться через вас в своей психологии. А вы мне сразу: нужен мужчина!

– А вы с этим не согласились?

– Нет, согласилась вообще-то, но как-то... Как-то быстро всё... Я же говорю: на рынок завтра, потом дрова...

– Какие дрова, у вас судьба может решиться! Он вам не нравится?

Люба опять вгляделась:

– Да ничего мужчина вообще-то.

– Значит, звоню ему?

У Любы аж пятна по лицу пошли от волнения.

– Господи... Даже не знаю... Ладно, звоните, чего уж теперь...

Нестеров достал телефон.

– Нет!

Нестеров пожал плечами.

– Ладно, звоните!

Нестеров начал нажимать кнопки.

– Нет!

Нестеров посмотрел на нее, держа палец над последней кнопкой. Человек в таких делах должен решать всё досконально сам.