Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что значит – забраковал?
– Исключил из команды. Проще говоря, выгнал.
– А спонсор много денег дает?
– Не знаю. Впрочем, это не имеет значения – кандидата парапсихолог тоже забраковал.
Начальство занервничало:
– А ты куда смотрел?
– Я наблюдал. Вы мне велели наблюдать, а вмешиваться вы мне не велели. Да я и боюсь вмешиваться. Я, Андрюха, с детства психов боюсь. Мне в детстве приснилось, что меня псих укусил, и я тоже стал психом.
– Прекрати паясничать, – закричало начальство.
– Разве я паясничаю? Если б ты видел, как ваш парапсихолог паясничал, ты бы не стал говорить, что я паясничаю.
Начальство помолчало. Потом раздраженно произнесло:
– Ты просто хочешь поскорее вернуться домой.
– Как ты догадался?
– Ты не вернешься. Я тебя на всю кампанию в Тобольске оставлю. И Новый год будешь в Тобольске встречать. С белыми медведями.
– В Тобольске нет белых медведей. Тобольск, Андрюха, южнее Питера.
– Вот и замечательно. Вот и оставайся.
– Ты совершаешь ошибку. Тебе хочется меня наказать. Понимаю. Но это эмоции. Интересы дела требуют немедленно меня эвакуировать.
Начальство задумалось. Это начальство – в отличие от маленького – ставило интересы дела выше личного.
– Ладно. Посылаю Александра, а ты сваливай.
Александр был юношей с железными нервами и стальной хваткой. Начальство надеялось, что он с парапсихологом справится. Похоже, не справился. По крайней мере, кандидат Чванов всю кампанию ругался, а выборы проиграл. Но я в то время был уже далеко. На Новый год я съездил в Питер, а потом отправился в свой последний выборный вояж. В город Киров. В бывшую Вятку.
Бывшая Вятка могла бы стать настоящей Вяткой. Но кировчане на референдуме отвергли переименование. Остались верны Сергею Миронычу, который вроде бы в их город ни разу не заезжал. В 15 лет он из Уржума уехал в Казань, а Вятка ему не по пути была. Зато в Уржуме водку хорошую делают. Дешевую и качественную. К водке и переходим. Куда без нее, родимой…
В Киров я приехал в несколько разобранном состоянии.
Сели мы в Москве в поезд. В вагон СВ. Хороший вагон. Купе двухместное, так что солдат не предвиделось. Правда, мой напарник был военный. Из стройбата. Но не солдат, а отставной капитан. Вполне, между прочим, интеллигентный. Каждое утро «Спорт-Экспресс» читал. От корки до корки.
Только мы разместились, как слышим крик. Потом ругань. Потом плач. Потом крик вперемешку с плачем и руганью.
Выходим узнать, в чем дело. Оказывается, в соседнем купе едет мамаша с маленьким ребенком. А в купе стекло разбито. А за окном – изрядный минус. И ветер этак залихватски свистит и в окно дует. Поезд еще стоит, а ветер уже дует. Можно представить, что будет, когда поезд поедет.
– Пересаживайте меня в другое купе, – кричит мамаша и плачет. И ребятенок плачет, чтобы от мамаши не отставать.
– Куда я вас пересажу? – спрашивает проводница. – Свободных купе нет. Да не так уж, надо сказать, и холодно. Всего минус десять.
Послушали мы их препирательства минут пять, после чего напарник говорит мамаше, по-военному четко:
– Мы с вами поменяемся. Переходите в наше купе, а мы в вашем поедем.
Сильно я моего товарища зауважал, хотя перспективе ехать в купе с выбитым стеклом обрадовался не сильно.
Поменялись.
– Надо окно занавесить, – сказал напарник.
– Чем?
Напарник почесал затылок и решил:
– Твоей дубленкой. Мы ее приколотим, у меня гвоздики есть.
– Зачем ты с собой гвоздики возишь? – задал я первый вопрос, но тут же решил, что важнее будет получить ответ на вопрос второй:
– А почему именно моей дубленкой?
– Потому что у меня пуховик, – ответил напарник. – Если его проткнуть гвоздиком, из него выйдет воздух, и он придет в негодность.
Логика меня не убедила.
– Моя, – говорю, – дубленка стоит в три раза дороже, чем твой пуховик. Будет несправедливо в дорогую вещь гвоздями тыкать.
– Сколько лет твоей дубленке?
– Год.
– Год – это уже секонд-хенд. Глупо дырявить новую вещь, если под рукой старье валяется.
И снова логика меня не убедила. Напарник предложил бросить монетку. Я нехотя согласился. Хотя знал, что проиграю. Писатель Акунин придумал Фандорина, который всегда выигрывает в азартные игры. Так вот я – анти-Фандорин. Я всегда проигрываю. Но разумных оснований отказаться от бросания монетки у меня не было.
Бросили. Через полминуты напарник приколчивал мою дубленку к раме.
Нельзя сказать, что дубленка сильно помогла. Поезд тронулся, и ледяной ветер загулял по купе, пробирая до печенок и селезенок.
Напарник, ни слова не говоря, достал из сумки три бутылки «Столичной». Я хотел спросить, зачем он взял с собой водку, да еще в таких количествах, но поленился. Если человек запасся гвоздями, почему бы ему не иметь при себе водку. Не буду даже уточнять, что пластиковые стаканы у него тоже нашлись.
Всю ночь мы пили «Столичную», запивая горячим чаем. Естественно, в Киров мы сошли на ватных ногах, которые едва держали размякшие туловища и тяжелые головы.
– Мне нужно опохмелиться, – заявил я. – Не могу предстать перед местной партийной организацией в таком виде.
– А я бы минералочки хлопнул.
Вот и договорились. Нашли кабак. Взяли меню.
Коктейль. «Мартини» с водкой. Сто пятьдесят на пятьдесят. Отлично. То, что нужно. Я заказал.
Официант принес коктейль, поставил на стол и с интересом на меня уставился.
– Больше ничего не желаете?
– Не желаю.
– Как хотите, – сказал официант и ушел.
Я схватился за стакан и сделал жадный глоток. Огромный глоток. Почти в целый стакан.
Глаза полезли на лоб. Я раскрыл рот, пытаясь докричаться до официанта, но слова почему-то не выходили из глотки. Потом стал засовывать лед в свою разинутую пасть.
Отдышавшись, увидел подошедшего официанта.
– Что это было?
– Коктейль, – ответил официант. – «Мартини» с водкой. Пятьдесят на сто пятьдесят.
Я, кажется, догадался.
– Вы хотите сказать, пятьдесят «Мартини» и сто пятьдесят водки?
– Конечно, – усмехнулся официант. – Какой дурак будет брать пятьдесят водки на сто пятьдесят «Мартини»?
Этим дураком был я. Вернее, я хотел оказаться этим дураком, но не сумел.
Тогда я еще не знал, что Кировская область занимает второе место в России по потреблению алкоголя. А, наверное, и в мире. Круче только соседняя республика Коми. И все равно не понимаю, почему в коктейль нужно было плеснуть отвратительно теплую водку.