– Спору нет, - уступил Фома.

   Радость победы над опричником отравляло хроническое недоверие. Я боялся попасть в его западню.

***

Наш в буквальном значении вооруженный до зубов отряд выдвинулся, не дожидаясь вечерней мглы. Мы надели чистую удобную одежду, обвешались всевозможным оружием и отправились штурмовать постоялый двор.

   Защитники деревянной крепости – беспородные лохматые псы с трусливым лаем спрятались за забором.

   Легким ударом ладони я сломал прочную задвижку на тесовых воротах и первым ступил во вражескую цитадель. Собаки убежали в конюшню. Инстинкт хищника требовал погони за ускользающими жертвами. Подавив его, я степенно подошел к бревенчатому теремку, поделенному на две половины с разными входами. На первое крыльцо поднимались следы детских валенок и женских овчинныx сапог. Я переглянулся с Людмилой и жестом приказал Фоме войти в эту часть дома. Я все ещё подозревал засаду.

   Фома ворвался в дом, не закрывая двери. Он умчался в сторону кухни, откуда доносилось звяканье ложки о кастрюлю. Спустя мгновение раздались крики женщин и топот по лестнице маленьких ног. Я направил вампиров к другой части дома и конюшне, а сам вскочил на крыльцо и забежал в квадратную прихожую.

   Тихое шуршание наверху привело меня на чердак. Поднявшись по лестнице, я выбил ногой шероховатую дверь и... поймал летящую в грудь осиновую стрелу. С грозным рычанием я переломил стрелу и ощерился на двух светловолосых мальчиков, притаившихся за сундуком. Коротким броском я подскочил к ним и вырвал заряженный арбалет из рук старшего мальчика.

   Дети Константина (родcтво я определил по запаху) забились в уголок, как ягнята. Старший – лет девяти, крепко обнял младшего – лет шести,и отважно посмотрел в мои сверкающие глаза.

   Я медлил. Мальчишки не были похожи на ягнят. Скорее, это были волчата. Они силились победить cтрах, не имея надежды на спасение. Меня терзал ужасный голод, но в них я не видел жертв, и потому убеждал себя: “Всего один укус, и станет легче”. В смятении я выбросил сломанный арбалет за дверь, присел перед детьми и зашипел, широко раздвигая губы. В страхе они побегут к лестнице, и во мне проснется инстинкт хищника.

   “Волченят давят на логове, покудова они не наточили зубов и на промысел не вышли”, – вспомнились мне слова Фомы, сказанные им однажды о юных оборотнях.

   Видя, что дети полковника не двигаются с места, я потянулся к ним. Старший брат отвернулся к стене, покорно подставил тонкую шею, а младший смахнул слезу. Мое сердце защемило в груди. Я отпрянул, сам едва не прослезившись.

   Отчаявшись пересилить жалость, я пошел на крайние меры – поцарапал руку старшего мальчика. Запах человеческой крови врезался в нос, возвратил горечь потери. Я съежился и сдавленно зашипел, как будто мне на голову вылили ушат кипятка.

   Из-под воротника моей рубашки выпал крест. Старший из братьев удивленно посмотрел на него.

   “Возлюби своего ближнего”, – в детстве церковные службы казались мне бесконечными. Устало переминаясь с ноги на ногу, я держался за кончик маминой шали и слушал в полусне голоc отца Афанасия, плывущий под небесно-синим куполом… Воспоминания наполнили мою душу теплом. Мне захотелось вернуться в прошлое, в семью, к людям.

   “Почему я продолжаю считать себя человеком? Ведь я не человек. Я – упырь. А упыри едят людей. Но я не могу есть людей. Нелюдей и упырей – тоже не могу. Моя душа остается душой человека, наученного с малолетства добру и любви к ближнему. Узнать бы, кто теперь мой ближний”.

   “Дети не должны отвечать за грехи отца”, – подумал я.

   – Доверьтесь мне, – я вновь коснулся руки старшего мальчика, на этoт раз ладонью, а не когтями,и обнаружил, что ранки исчезли.

   Потомки вампира обладали присущей нам способностью к быстрому исцелению.

   Младший из братьев доверчиво повернулся ко мне, а старший вздрогнул.

   – Молчите как мышата, - я спрятал қлыки в подтверждеңие благого намерения. – Я вас отсюда вытащу. Не шевелитесь,и не вздумайте спускаться в прихожую. Там опасно.

   Старший мальчик кивнул, подталкивая младшего. Я придвинул к окну сундук, встал на него, высадил раму с тусклыми слюдяными стеклами.

   – Ни звука, - я бережно подхватил детей и выпрыгнул с ними из окна.

   Приземлившись посреди расчищенной от снега площадки, я поставил мальчиков на ноги.

   – Бегите, – прошептал я, оскалив зубы. – Я зверски голоден, и может статься, вскоре изменю решение.

   – Мы не знаем, куда бежать, - признался старший мальчик. - Заплутаем в лесу и пропадем.

   – Проводи нас, - младший потянул меня за руку.

   “Что же мне, за вас драться со своими подданными?”.

   На помощь подоспел оседланный гнедой мерин. В панике он выскочил из конюшни и понесся на нас. Я поймал его под уздцы. Мальчики ловко запрыгнули в седло. Я передал им поводья, шлепнул мерина рукой по крупу,и для ускорения куснул его жирную ляжку.

   Мерин унес юных всадников за черную стену леса.

   Я отправился рыскать по двору в надежде поживиться тощей собачонкой. Меня трясло от голода и холода, но на душе воцарились мир и покой.

   Облезлая черная кошка выскочила из оконца подвала и понеслась к забору. Не вспоминая о дурной примете, я одним прыжком настиг зловещую тварь и загрыз ее. Мизерное количество крови не вернуло мне силы и не согрело остывающего тела. Я направился в конюшню, рассчитывая подобрать объедки Ахтымбана.

   Из второй части терема вышла довольная разгоряченная Людмила, обмахиваясь муфтой из рыжей лисы. Она переоделась в клетчатое шерстяное платье и соболью шубу. Увидев меня, слоняющегося по двору с угнетенным видом, она подошла вальяжной походкой, с дотошностью полицейской собаки обнюхала мое лицо. От нее разило человеческой кровью. Я задержал дыхание, чтобы не убить ее в мстительном порыве.

   – Тихон! – Людмила произнесла мое имя с разочарованием учительницы, поставившей “двойку” любимому ученику. - Где сыновья охотника?