– Ай, Лунин! – губы Цэбэкова вновь растянула улыбка. – Ты, значит, расист? Не любишь нас, азиатов? Только я не китаец. Ханьцев я и сам ненавижу… И не японец, Лунин… Так что «банзай» кричи сам. Я – бхот. Географию учил, а?

Келюс неплохо знал географию, но о бхотах имел более чем смутное представление.

– Если хочешь, зови меня Шинджа, – продолжал капитан. – Так меня зовет он.

– Не хочу…

Тем не менее Лунин постарался на всякий случай запомнить странное имя Китайца, оказавшегося не китайцем, а каким-то бхотом. Правда, Николай не был уверен, что эти знания ему пригодятся…

Прошел час, может, даже больше (времени Лунин не засекал). Цэбэков замолчал и даже перестал улыбаться, глядя на свою жертву холодно и равнодушно. Дважды капитан доставал рацию, включал, но каждый раз, подождав несколько секунд, вновь цеплял ее на пояс. Наконец передатчик пискнул сам. Шинджа быстро включил его и выслушал короткую команду – Келюс понял, что говорят не по-русски. Удовлетворенно улыбнувшись, Китаец расстегнул кобуру.

– Можно убить по-разному, Лунин. Знаешь, нас учили убивать мгновенно

– это очень просто. Но мне всегда было интересно стрелять так, чтобы пуля убила не сразу. На животе у человека есть одна точка… Если попасть туда, ты умрешь через три минуты, но эти минуты покажутся тебе годами…

Келюс не стал отвечать. Страх сменился ненавистью. Китаец был не просто убийцей, работающим из-за денег или по приказу. Николай еще ни разу не ощущал желания уничтожить в человека, и теперь он понял, что это такое.

– Но тебе повезло, Лунин, – Шинджа хлопнул рукой по кобуре и вновь усмехнулся. – У наших что-то не вышло, и ты нужен живым. Так что готовься

– будешь отвечать на вопросы. Тебе придется очень постараться…

Фургон тронулся с места. Ехали долго, окон в кузове не было, и Келюс никак не мог определить даже направление, в котором его везли. Только по толчкам он догадывался, что автомобиль проезжает по скверной грунтовке. Очевидно, они были за городом.

Наконец машина затормозила. Китаец открыл дверцу и приглашающе кивнул. Лунин осторожно выглянул: они остановились во дворе большой, окруженной забором дачи. Подошла охрана – молчаливые парни в пятнистой униформе. Николая провели к высоким, окованным железом дверям, за которыми оказалась лестница, ведущая вниз. Китаец, велев подождать, вновь связался с кем-то по рации, затем хмыкнул и указал рукой вниз. Спустившись по лестнице, Келюс оказался в темном сыром коридоре, освещенном слабым светом электрической лампочки.

– Хорошо здесь, правда? – хмыкнул бхот. – Привыкай, Лунин!

Пройдя по коридору, они остановились у какой-то двери.

– Кажется, здесь, – заметил Шинджа. – Поздоровайся со старым знакомым, Лунин!

Келюс с испугом подумал о Фроле или о Корфе, но, когда дверь открылась, он увидел на полу нечто, совершенно не напоминающее человека: на голом цементе корчился кусок окровавленного мяса. Засохшая кровь покрывала все тело; правой руки не было – из предплечья торчали обрывки мышц. Тело еще жило, подергиваясь, вздрагивая, но не издавая ни звука. Келюс отвернулся: смотреть на это было невозможно.

– Не узнал? – удивился Китаец. – Ай, Лунин, знакомых не признаешь!

«Фраучи!» – вдруг догадался Келюс, и ему стало не по себе. Кем бы ни был бывший подполковник, такого Николай ему не желал.

– Крепко дрался, – пояснил Китаец. – Живуч! Ну, варды все живучи. Странно звучит по-русски, правда? Варды – живучи, а?

Шинджа провел Келюса в конец коридора, звякнул связкой ключей, и Николай оказался в небольшой камере с окошком, когда-то, вероятно, выходившим во двор, а теперь заложенным кирпичом. Лампочка освещала деревянный, похожий на пляжный, лежак, маленький столик и умывальник в углу.

– Не скучай, Лунин! – посоветовал Китаец, закрывая дверь. Николай остался один.

Первые несколько часов он старался не расслабляться, вздрагивая при малейшем шуме в ожидании гостей. Но о Келюсе, казалось, забыли. Молчаливый охранник принес скудный ужин, а еще через пару часов лампочка погасла.

Итак, его тюремщики не спешили. Когда возбуждение спало, Лунин попытался рассуждать логически. Это оказалось нелегко: страх не отпускал, перемежаясь со смутной надеждой на помощь. Но кто мог добраться сюда? Фрол? Корф? Милиция? Нет, надеяться было не на кого…

Все же постепенно Келюс начал кое-что понимать. Его не убили, хотя Шинджа был уже готов пустить в него свою «хитрую» пулю. Китаец ждал приказа, но вместо этого неведомый «он» велел доставить Николая в этот подвал. Зачем? Если он просто опасный свидетель, вопрос давно бы решился…

Ответ был один – Волков. У его тюремщиков, как намекнул Китаец, что-то сорвалось. Что? Наверно, налет на Головинское. Окровавленное тело Фраучи, похоже, оказалось единственным трофеем; ни Волкова, ни бумаг, ни, самое главное, скантра добыть не удалось. Значит, они хотят как следует расспросить Келюса, и лишь потом заставить его молчать.

Выводы оказались невеселыми. Из него вытрясут все, а потом Келюс исчезнет. Китаец даже намекнул, как это будет сделано: Лунин падет жертвой «врагов демократии». Почему бы и нет? Ведь он защищал Белый Дом, был даже ранен… Почему-то собственное участие в этих событиях, которым Келюс так гордился, теперь вызывало только стыд. Приходило на ум то, о чем не думалось раньше, в августовской горячке. А что если Белый Дом атаковали бы по-настоящему? Сотни трупов? Танки прошли бы сквозь толпу, как сквозь масло, – и это называется оборона! А может, как уже поговаривали неглупые люди, твердыню демократии никто и не думал штурмовать! Келюс уже знал, что колонна, которой они преградили путь, уходила из города. Что же было на самом деле? Он уже догадывался – спектакль! Масштабный, страшный, с настоящими жертвами, в числе которых Келюс не оказался совершенно случайно. А в это время в небольшой комнатке на восьмом этаже вершилось главное. Он, Николай Лунин, это видел, и теперь становился опасен.

Весь следующий день Лунин по-прежнему ждал допроса, но его вновь не беспокоили. Охрана приносила еду, его даже вывели на короткую прогулку во двор, но никто, даже Китаец, им не интересовался. Вначале это обрадовало, но затем Келюс ощутил беспокойство и странное нетерпение. Он уговаривал себя, что задержка – лишь на пользу, время пригодится его друзьям, чтобы принять меры, но нетерпение росло. Хотелось одного – скорее! И Николай невольно подумал, не специально ли это придумано. Ожидание – не худший способ «размягчить» узника.

Так прошли еще два дня. Завтрак, короткая прогулка, обед, ужин… В недолгие минуты, когда Николай оказывался вне стен камеры, он пытался присматриваться. Понять удалось одно: он на военном объекте. Часовые, проволока, охраняемые здания… Правда, все военные без погон и знаков различия, в одинаковой пятнистой униформе. Постройки были старые, еще довоенные, но где-то дальше, судя по всему, находилась вертолетная площадка. На бандитское логово все это никак не походило. Режимный секретный объект. Значит, он узник не разбойничьей шайки, а той самой власти, которую защищал в августе.