Но основные несчастья начались потом. Потемнел лес, потемнело небо. Двухэтажным частоколом встал бурелом. С равным ужасом мы могли идти и вдоль берега – там было не лучше. Умный в гору не пойдет, решили мы на «совете племени» и потянулись в обход чащи – на северо-восток. По итогам обходных маневров и провели очередное совещание. Магалай оставался поселением призрачного типа; Борька подвернул ногу; Невзгода «оживила» рану под коленкой, саданув ею по пеньку; я по старой традиции продырявила кожу под глазом; а Турченко и без того было хреново. Бог знает сколько времени прошло, когда мы опять вышли к реке – Хананга давала крутой вираж, и мы невольно в него вписались. В гуще тальника виднелся просвет с полоской пляжа. К реке я сразу не пошла – упала в шарики череды, мохнатые, желтые – и долго лежала, наслаждаясь свежестью. Потом на четвереньках подползла к воде, погрузила в нее голову. Вытащить уже не смогла – сил не было. Я бы так и захлебнулась, кабы Борька с испуганным возгласом «Вы не спятили, Дарья Михайловна?» не извлек меня на свет. Мы лежали, приходя в себя. Даже Турченко стало легче. Совместными усилиями мы наложили новую повязку. Бинты в трофейном рюкзаке катастрофически заканчивались. Хорошо, что он не видел своей спины, а мы не стали ему рассказывать: окрестности пулевого отверстия почернели, а у ранки собрался фиолетовый слой весьма несимпатичного гноя.

– Признайся честно, – потребовал Борька, – ты как? Мы обязаны это знать. Не в том плане, чтобы побыстрее тебя похоронить, а в плане выбрать темп движения.

– Не знаю, немеет всё... Но ноги ходят, не волнуйся. Ты тоже говори честно: хреновы мои дела?

– Не врач, – отбоярился Борька. – Выглядит, конечно, не фонтан, но... кто его знает? Дашок, ответь товарищу, ты тут худо-бедно доктор.

– Не знаю, – выдала я честный и исчерпывающий ответ. – Одно могу сказать определенно, Саша: если до следующего утра ты не попадешь на стол к хирургу...

– То попадешь на другой стол, – кивнул Борька. – Мы поняли. Надо идти, господа товарищи. Магалай где-то рядом.

Мы опять растянулись цепочкой и потащились вдоль реки. И снова свернули в чащу – береговые заросли преградили путь... Через полчаса я вообще не понимала, где мы находимся. Черные ельники, березняки с папоротником, «попурри» из сосен и осинок падали в низины, вставали холмами, то шли непрерывными волнами с малыми интервалами. Где-то к полудню ландшафт незаметно изменился. Холмы остались справа и слева, а мы вступили в распадок – в широкую чашеобразную горловину, беспорядочно заросшую лесом. Ощущалось понижение, идти стало легче. «Сомнительно это как-то, – отдавалось в голове, – и напоминает что-то, вот только что?» Сознание расширялось, возникло ощущение, будто вместо головы приделали дирижабль, и он медленно ползет по небу, раскачиваясь из стороны в сторону. Вселенская мудрость не постигалась. Мучили предчувствия – черные тени носились надо мной и то ли хотели предупредить о чем-то, то ли пригрозить. Две неясные силы тянули меня в разные стороны. Я ничего не понимала. Отрывалась от земли – и тут же падала, придавленная стальным гнетом. Кто со мной это делал?... Невзгода шаталась, точно нетрезвая, переходя от дерева к дереву, подолгу отдыхала. Борька тащился медленным зигзагом, предпочитая ни к чему не прикасаться. Голубоглазый Турченко становился бледнее, но шел. Он был крепким малым, это его спасало. Только с губ тонкой струйкой стекала кровь – с такой силой он их закусывал. Казалось, мы идем каждый по себе – у каждого свой маршрут, а то, что мы рядом – чистая случайность, просто совпало. Повезло. Или как сказать...

На привале мы дружно стали жаловаться. Никогда такого не было. Борька сообщил, что будто бы видел за деревом своего двойника – тот подмигивал и добродушно улыбался. А это полная задница. Увидеть двойника означает увидеть предвестника смерти. Турченко пожаловался, что плечо немеет, холод подбирается к груди и окружает сердце. Не беда, не очень убедительно утешил Борька, уж лучше немота в реальных частях тела, чем боль в отсутствующих – так называемый феномен «фантомных конечностей». Невзгода торжественно пообещала, что если через час они никуда не придут, она возненавидит весь мир, а я от большого ума сообщила, что второе дыхание пока работает, но мое подсознание имеет мне что-то сообщить, но то ли слов не находит, то ли немое от рождения.

Все трое посмотрели на меня с подозрением. Мы отправились дальше, и снова я не могла избавиться от ощущения, что кто-то из них пытается проникнуть мне в подкорку. Мы спускались в котловину, холмы по флангам становились выше и круче, лес густел, чернело небо, и в одну прекрасную минуту начался дождь. Пока он мелко моросил, мы пытались передвигаться, но когда с подходом тучи ливень встал стеной, над головой загрохотало, мы ринулись под ближайшую ель. Сидели, прижавшись друг к дружке, дрожали. Ни о чем не говорили. Я чувствовала флюиды страха, исходящие от каждого из них. Вероятно, они имели причины бояться... И опять явилось что-то «левое» – оно упорно, хотя и безуспешно искало лазейку в мозг... «Даша, Даша, ты должна мне верить... Раскуси меня...» С одной стороны, с другой... Две силы рвали меня на части. А ведь кто-то из них следит, чтобы со мной ничего не случилось, осенило меня. Надо думать, агент жив и запомнил мои слова о том, что я собираюсь передать груз его хозяину. Хозяин – он. По крайней мере, представитель оного. Ему нет резона желать мне зла. Но при чем здесь остальные? Они – спасатели, получившие приказ от начальника базового лагеря в Мирном. Но кто-то из них желал мне зла. Возможно, не мне, другим. Я мурашками на спине чувствовала эту ненависть, исходящую от одного из присутствующих. Я не могла врубиться. Это было выше понимания, но кто-то из сидящих плечом к плечу хотел поднять автомат и начать поливать огнем – навсегда покончить с теми, кого совсем недавно спасал от смерти... Что изменилось в наших рядах? Что ему мешало это сделать? Во что он упирался, думая об автомате?

Явно что-то было. Возможно, благоразумие. Или боялся остаться один на один со мной, понимая по наитию, что ничего он этим не выстрадает.

Ливень стих, но незначительные осадки продолжали падать, обрисовывая тайгу в серые тона. Внезапно Невзгода вскрикнула. Мы повернулись к ней. Она сидела, побледневшая, водила рукой под левой ключицей и смотрела на нас с ужасом.

– Утюг забыла выключить? – насторожился Борька.

– Клещ укусил... Ч-черт...

– Заголяйся, – буркнул Борька, – полюбуемся.

Под ключицей, где начинались мягкие ткани, выделялось пятнышко. Клещ уже забрался под кожу, обустраивая себе местечко. Крохотный, терпеливый – через всю Невзгоду прополз, пока собрался угнездиться.

– Прививку делала?

– А толку? – Она поморщилась. – Вся Якутия делает, а больницы ломятся.

– Держите... – Турченко, изловчившись, достал из куртки «Викторинокс». – Там сапожное шило с лезвием, режьте быстрее, пока яд не пошел.

– Я не умею, – сказала я. – Борька, давай, у тебя опыт по любой части.

– Да-а, что б вы делали без Липкина, – вздохнул Борька. – Ладно, Любаша, сиди не шевелись... Дарья, сгинь со света...