Зачем им вообще чужие проблемы с нравственностью? Почему они должны печься о судьбе тех алчных людей? Ведь только жадность, беспринципность, бесхребетность толкали ту же Фокину на то, чтобы выполнять указания его покойного тестя. Она ведь могла отказаться? Могла. Могла уволиться, в конце концов? Могла. Но осталась и делала то, что ей велели. Выгодно ей было? А то! Вот пусть теперь и отвечает на вопросы следователей, которым удалось взять под стражу людей, угрожавших ей. Пусть они там сами разбираются, кто кому и что должен.

Сонечка между тем сложила руки на коленях, сжав в них мобильник с такой силой, что костяшки ее пальцев побелели. Она смотрела на Ковригина, не мигая, минуты три-четыре, потом всхлипнула и опустила голову.

– Что? – Его вдруг пробрало, сердце зашлось от страха, от которого корчилась на диванчике Сонечка. – Что на этот раз?!

– Помнишь… Помнишь, ты говорил мне, что твоя Лена любит маленькие спортивные машинки?

Она начала издалека, но Влад тут же понял, что хороших известий не будет. Они гадкие, безнадежно страшные и гадкие. И если разговор пошел о Ленкиной машине, то…

Господи, ну нет же, нет!!! Так не должно и не может быть!!! Не мог ее давний знакомый рассказать Сонечке что-то отвратительно безнадежное про его Ленку. Что, сегодня – день мерзких историй, как-то задевающих Влада?! Этот тип из органов взял на себя повышенные обязательства с целью лишить Сонечку спокойствия и уверенности в нем – во Владе? Хочет помешать благодати в их отношениях? С какой стати он сегодня звонит ей весь день и смакует этот ужас?

– Что с ней, Соня?!

– Нашли машину. Авария… Женщина не справилась с управлением и вылетела с трассы. Ее не видно было с дороги, там кустарник густо рос… растет. Обнаружил ее кто-то, остановившись по необходимости. – Сонечка облизнула поблекшие от страха губы, глянула на него умоляюще. – Владик, ты только не расстраивайся раньше времени, вдруг это ошибка и…

– Что с ней, Соня?!

Он вдруг почувствовал, что устал. Очень сильно устал от всего, свалившегося на него в последние дни. Ощущение безграничного счастья – с тревожным ожиданием расплаты за него… было, да, было. Гнал все от себя прочь, умолял, чтобы пронесло. Упивался, наслаждался, но – тревожился. Все равно тревожился, понимая, что так славно все время быть не может. Платить приходится всем.

Но даже и в мыслях он допустить не мог, что расплата будет настолько жестокой.

– Женщина, которая была за рулем машины, мертва, Владик, – Сонечка еле это выговорила, спотыкаясь на каждом слове.

– Как мертва? Почему? – тупо повторил он, зачем-то глядя на дно кофейной чашки.

Гадать на кофейной гуще он не умел. Но в черных крохотных крупинках, сбившихся к краю чашки, ему почудилось что-то жуткое и смертоносное.

– А это точно Ленка? – вдруг спросил он с надеждой и как-то жалко взглянул на Сонечку.

– Я… Я не знаю, Владик! – воскликнула она, вернув ему его жалобный взгляд. – Он говорит…

– Кто он? – вскинулся с обидой Ковригин. – Твой бывший хахаль?

– Ну, зачем ты так? – Сонечка обиженно двинула носиком, вздохнула. – Ладно, прощаю. Тебе сейчас ни до чего. Не до подбора выражений, это уж точно!

– Извини, – в горле у Ковригина запершило.

Он выбрался из-за стола, на ватных ногах добрался до дивана, рухнул на него так, что под ним что-то жалобно хрустнуло. Задел Сонечку локтем.

– Что делать-то, Сонь? Я не знаю, что нужно делать в таких случаях!!! – воскликнул он сиплым возмущенным голосом. – Она исчезает, потом не звонит, не отвечает на звонки. И вот – находят машину… Ее машина?

– Желтая «Хонда», спортивная, – передала описание Сонечка. – Таких в городе мало.

– Это точно, – Ковригин поежился, словно бы от холода. – У нее такая была. И документы ее?

– Вроде, – Сонечка тоже зябко повела плечами, прижалась к его боку, положила головку ему на плечо. – Документы на ее имя. А опознание… Пока не проводилось.

Ковригин передернулся.

Ему придется опознавать погибшую женщину?! А если это не Ленка? Если это кто-то другой… другая? На фига ему нужно на чужой труп таращиться?! Он покойников не то чтобы боится, но удовольствия от их созерцания не испытывает, точно. Если это чья-то чужая жена, мать, подруга, зачем ему куда-то ехать и смотреть? А ехать-то наверняка в морг, а там так отвратительно пахнет, какой-то неживой, мертвяческой медициной, бр-рр…

– Владик, ехать нужно. Все равно нужно, – сказала Соня, когда он выпалил ей все это на одном дыхании. – И поговорить потом с ними.

– С кем?

– Со следователями. Оперативниками. Я не знаю, кто там еще будет. Но ехать нужно!

Его снова будто ошпарило. Начинается!!! Начинается все сначала!!!

Тесть с тещей погибли, и ему вопросы начали всякие задавать, каверзные, тухлые вопросы, от которых сам себя мерзавцем начинаешь считать и в собственную непричастность не веришь. И алиби-то у него нет, и мотивов куча. Разве может честный человек не иметь одного и иметь другое в избытке – и оставаться после этого честным человеком? Нет! Его и поспешили с грязью смешать. Даже попросили из города никуда не уезжать, хотя с подпиской о невыезде и медлили пока что. Теперь-то ему наверняка вручат эту бумаженцию.

Ленка ведь погибла! А он не подстраховался, алиби запастись не успел. И мотивы – налицо: жена ему надоела, она могла о нем знать что-то страшное, проливающее свет на…

Господи, какое дерьмо! Ну почему он должен во всем этом копаться?! Он не хочет! И должен держать оборону против тех, кто его в это самое дерьмо пытается окунуть! Он не такой. Он всегда дорожил своей репутацией честного, приличного человека. Как бы ни старался покойный тесть привить ему собственные качества, у старика практически ничего не вышло.

– Слушай, а может, это все же не она, а? Может, это ошибка?!

Ковригин обхватил ладонями лицо, с силой потер щеки, пытаясь избавиться от противного осознания чьей-то смерти. Оно словно прилипло к нему, прикипело, он увязал в нем, задыхался, барахтался, а оно – снова тут как тут. Теперь что – опять траурная процессия с венками, с телом в гробу, с поминками, со странным шепотом за его спиной, который то ли пригрезился ему, то ли прозвучал наяву?! Потом – темная, гудящая одиночеством пустота и ожидание неприятных вопросов?!

– Владик, Владик, послушай! – Сонечка развернула его к себе, оторвала его ладони от лица, начала целовать щеки, лоб, губы, нос, шепча при этом с пронзающей всю его душу нежностью: – Тебе нечего бояться, я с тобой! Я буду до конца с тобой, слышишь?! Они не посмеют тебя ни в чем обвинить! Ты был со мной, я подтвержу это даже на Страшном суде! Никто не посмеет тебя обидеть, ты – мой любимый, мой мужчина… Ты… Ты самый лучший. Самый дорогой! Я с тобой, Владик…

Ковригин зажмурился, чтобы она не увидела, не дай бог, предательского слезливого блеска в его глазах. Нельзя показывать ей, что он размяк, что он боится. Да, он боится! И не только встреч с суровыми ребятами в погонах. Он боится всех этих погребальных церемоний и всего того, что им предшествует. И это вполне по-человечески. Вряд ли найдется так уж много любителей всего этого. А ему еще ведь и опознание предстоит, господи!!!