он, оторопев, смотрел им вслед…

Он зашел в «Пасту-басту», сел за свой столик. Полина принесла ему латте и бокал белого вина. Он попеременно отхлебывал кофе и вино и рассматривал красные пятна на кистях. Впервые ему в голову пришла мысль о том, что Лялька не вернется, она спит с этим… Раньше он об этом не думал, просто хотел, чтобы она вернулась, а теперь он вдруг представил их в постели и сжал кулаки с такой силой, что почувствовал боль. Боль в руках, боль в сердце…

* * *

…Лялька набрала код, с трудом открыла тяжелую металлическую дверь и вошла. Здесь было сумрачно, слабо светила лампочка на стене – были отчетливо видны красные раскаленные проволочки внутри. Она поняла, что сзади кто-то есть. Человек вошел бесшумно – он придержал дверь, и она ощутила легкий сквознячок – ни шороха, ни звука шагов. Она даже не успела испугаться, почувствовала резкую боль в горле и закричала, но из горла вырвалось лишь хрипение. Царапая себя, теряя сознание и задыхаясь, она безуспешно пыталась освободиться. Человек разжал руки и опустил ее на пол, прислушался – все было тихо. Тогда он вытащил из кармана красный фломастер и ножницы…

Глава 30

Элегия… Почти

Я могу тебя очень ждать,

Долго-долго и верно-верно,

И ночами могу не спать

Год, и два, и всю жизнь, наверно!

Э. Асадов. Я могу тебя очень ждать…

Монах пил кофе и рассматривал айфон, на его лице были написаны задумчивость и нерешительность. Наконец, решившись, он набрал номер. Ему ответили почти сразу, назвав по имени, и он сказал:

– Он самый. Вот сижу, пью кофий. Дай, думаю, позвоню… Не отвлекаю? – Он остановил себя усилием воли, ощущая странную неуверенность и даже робость. А когда человек чувствует это, он не может остановиться и несет всякую чушь: по десять раз спрашивает, как дела, как оно вообще, что нового и как дела, в смысле, что нового. И тон у него, как у скулящего щенка. Тут главное вовремя заткнуть фонтан и дать ответить той стороне.

– Я рада, Олег, что вы позвонили. – Голос ровный, никакой. Ни радости, ни досады. Пустота.

– Эмма, у вас все в порядке?

– Почему вы спросили?

Монах почувствовал, как она ощетинилась. А он-то думал, что они подружились.

– Потому что я воспитанный и вежливый… тип. А теперь ваша очередь.

Она хмыкнула и после паузы спросила:

– Олег, у вас все в порядке?

– Ну как вам… Вот кофе закончился, выгреб остатки, сижу, мучаюсь. А так ничего, в порядке. Я обещал показать вам Троицу, денек как раз для прогулок. Весна! Выходите, буду ждать на старом месте, посреди площади, на глазах у всего города.

Ответом ему было продолжительное молчание в трубке. Монах тоже молчал, полный недоумения. Вполне невинное предложение и столь долгая пауза в ответ…

– Олег… – Она замолчала и сказала после паузы: – Приходите ко мне, у меня есть кофе.

– С удовольствием! – обрадовался Монах. – Давно хотел напроситься в гости, но стеснялся. Люблю ходить в гости, но боюсь сильных женщин…

Она снова хмыкнула – невесело, как ему показалось. Да что это с ней? Никак, рецидив любви к боссу? Соперницы нет, дорога свободна, но все, оказывается, не так просто? Ну что они все в нем находят? Маргарита, Эмма… наверняка были другие. Мелкий, невыразительный, никакой… Диктатор, сказал Добродеев. Наполеон… Тот тоже был мелким. Значит, есть в них то, что нравится женщинам. Надо будет спросить… Она сказала, что Бражник умный, сильный, предприимчивый… Так что нечего тут! Умная женщина дурака не полюбит. Тут скорее вопрос: а умный мужчина полюбит дуру? Лично я нет, ответил себе Монах, мне нравятся женщины с головой. Добродееву, например, по барабану, лишь бы юбка. Друг детства Жорик в юности и молодости засматривался на хорошеньких и глупых, с Анжеликой ему попросту повезло – не дура и приятная из себя. Господи, о чем я, одернул себя Монах. И голова, и личико, фигурка… все в кайф! Но мне все-таки с головой, лишь бы не очень уродливая.

– Олег, вы там? – позвала Эмма. – Вы пропали…

– Задумался. Давайте адрес!

…Нагруженный сумками из «Магнолии», он поднялся на четвертый этаж. Лифт не работал, на листке-объявлении было написано вкривь и вкось: «Профелактика!!» Помедлив и отдышавшись – чертова лестница! – он позвонил, и ему открыли. Он вошел. Эмма стояла в полутемной прихожей, кутаясь в серую пушистую шаль. Свет она не включила… почему-то.

– Мир дому, – сказал Монах. – У вас лифт не работает, между прочим. Едва отдышался. – Он положил сумки на тумбочку, сдернул вязаную шапочку и расстегнул дубленку. – Куда нести? – Он кивнул на продукты.

– Ну что вы, не надо… – Это были первые ее слова. – Сюда.

Она пошла из прихожей, Монах с сумками – следом. Она привела его в кухню.

– Чур, кофе я варю сам, – заявил Монах. – Привычка холостяка.

– Вы не были женаты? – спросила Эмма.

Монах присмотрелся – выглядела она неважно: бледная, с синяками под глазами, с ускользающим взглядом… Заболела?

– Был. Три раза. Но даже тогда кофе варил сам. Есть вещи, которые должен делать мужчина.

– Какие еще… кроме кофе? – спросила Эмма.

– Зарабатывать. Защищать. Жарить мясо. Разбрасывать носки. Еще?

Она улыбнулась:

– Не нужно, я поняла. А почему только три раза?

– Пока передышка. Собираюсь с силами и с духом.

– Не сошлись характером?

– Нет, тут все нормально. Дело в другом. Понимаете, раньше я время от времени сбегал из дому… до аварии еще. Не могу долго на одном месте, в один прекрасный момент пускаюсь во все тяжкие, толкает меня что-то. А они принимали это на свой счет: сразу обиды, слезы, жалобы…

– Но сейчас ведь все нормально, вы уже не сможете сбежать…

– Не смогу, стал на якорь. Чертова нога! Но надеюсь, что она… нога придет в себя и я снова вырвусь в пампасы. Надежда умирает последней, как говорится. – Он помолчал и сказал после паузы: – А теперь, если мы обсудили мои замужества, предлагаю за стол. Соловья баснями не кормят. Я кофе, вы остальное. Я тут накупил… Хлеб есть? Забыл, кажется. Вам крепкий? Или вы из клуба ромашкового чая? – На лице Монаха обозначилась гримаса.

– Крепкий. Любой…

Эмма расставляла тарелки, поглядывая на Монаха, занявшего собой полкухни: в белом свитере, с рыжей бородой и пучком волос на макушке, он застыл, священнодействуя, не сводя взгляда с закипающего кофе. По кухне поплыл восхитительный запах, и Эмма невольно сглотнула, вспомнив, что