–Спасибо, что доверилась мне,– негромко сказала девочка.– Я знаю, тебе здесь трудно жилось, и нужно было много смелости, чтобы заговорить. Я послушала все истории, которые ты послала, начиная с самых первых, несколько лет назад. Но я не знала, что тебе можно помочь. Пока сегодня не получила последние монетки.

–Я… я боялась их посылать,– чуть слышно проговорила Лана.– Я боялась, что будет ещё хуже.

–Как ты сюда попала?– спросил Финн. Он протянул руку и коснулся другой Ланы, словно не мог поверить, что она настоящая.

–Пришла последняя монетка, и я просто поняла, что́ нужно сделать,– ответила девочка, и её глаза озорно блеснули.– Монетки соединились, и… может быть, это было лишним, но так уж я сделала. Я прижала их к сердцу и сказала: «Я помогу тебе, Лана из другого мира». И… вот я здесь.

–Теперь я понимаю,– сказала Лана, и её глаза, устремлённые на девочку-двойника, засияли.– Монетки – мост между мирами, и мы с ней держим оба конца этого моста…

«Но наш рычаг работает не так»,– мысленно возразил Чез.

И тут до него дошло. Он вспомнил: звукооператор собрал для Грейстоунов рычаг из всех монет, которые остались после Джины. Сама Джина действовала по-другому. И её истории остались в мире и после того, как её не стало…

«Папина история тоже живёт,– подумал Чез, и его сердце забилось чаще.– В маме, в Финне и Эмме. И во мне».

Монеткам, рычагам, мостам было просто нужно что-то общее в обоих мирах. Монетки, которые Лана отправила другой Лане, действовали через людей, имеющих двойников. Рычаг, которым пользовались Чез, Эмма и Фин, действовал благодаря местам, существующим в обоих мирах.

Возможно, были десятки способов использования монеток, которые ещё никто не исследовал до конца, потому что всё приходилось держать в секрете.

«Ничего себе,– подумал Чез.– Иногда мозг у меня работает не хуже, чем у Эммы. Почему же я считаю себя глупым?»

–Здо́рово. Трогательная встреча родственников,– сказал Рокки.– Ну или… почти родственников. Не важно. Но чем ты нам поможешь? Лана в этом мире уже испробовала все варианты!

–Мы выслушаем друг друга,– твёрдо ответила другая Лана.– Она расскажет мне о себе, а я ей – о себе.

–Ну и что толку?– продолжал Рокки. Он говорил так, будто снова наслушался телевизора. Свободной от Кафи рукой мальчик указал на толпу на стадионе.– Посмотри на этих загипнотизированных людей с промытыми мозгами! Разве ты не знаешь, что против нас – сумасшедший лидер, который контролирует чужие мысли?

–Ну, Рокки,– возразил Чез.– Вспомни, как был напуган мистер Гус, когда мы его встретили. Думаешь, ему не станет легче, если он поговорит с человеком, который похож на него, но не боится всего на свете? Со своим двойником?

–То есть с твоим папой!– воскликнул Финн.– Разве ты не думаешь, что мистеру Гусу полезно пообщаться с твоим папой?

–Моим… папой,– повторил Рокки. И вдруг, удивлённо разинув рот, перегнулся через перила, а потом сунул Кафи Чезу и бегом бросился вниз по лестнице.– Папа! Папа! Папа!

Кафи наклонила голову набок и взглянула на Чеза.

–Ди-ди!– сказала она.– Ко-ки ди-ди!

Крепко прижимая к себе девочку, Чез тоже посмотрел вниз. Сверху ему был виден весь стадион. Толпа на нём, казалось, увеличилась вдвое. Люди сидели, плотно прижавшись друг к другу, но никто не жаловался на тесноту. Все обнимались, пожимали друг другу руки, похлопывали соседей по плечам.

Повсюду, куда бы ни посмотрел Чез, люди сидели парами.

–Лана!– закричал Финн.– Ты не единственная, к кому пришёл двойник! Похоже, все на стадионе встретились со своими двойниками!

–Я вас не боюсь,– сказала Эмма.

Мэр рассмеялся – зло и хрипло.

–Эмма, Эмма, Эмма,– произнёс он, покачивая головой.– Мы оба знаем, что это неправда. Твоим родителям было бы стыдно за тебя. Я думал, вся ваша семья очень любит «правду»,– он насмешливо изобразил пальцами кавычки.– Правду, справедливость, честность… Разве ты не знаешь, что это миф? Эти слова имеют то значение, которое вкладываем в них мы – те, кто у власти.

–Врёте,– храбро возразила Кона. Она по-прежнему крепко держала Эмму под руку. Девочки стояли плечом к плечу, чтобы было не так страшно.

–Дважды два четыре,– сказала Эмма.– Это факт. Это правда. Вода состоит из двух атомов водорода и одного атома кислорода. Это тоже правда.

Мэр вновь рассмеялся:

–Задачки для детского сада. Неужели ты не знаешь, что даже наука становится… неоднозначной, если подняться повыше? Ну конечно, ты этого не знаешь. Ты ещё маленькая.

Эмма терпеть не могла, когда с ней говорили таким тоном. Ей захотелось крикнуть: «Я знаю, что такое квантовая физика! Я знаю про кота Шрёдингера![3] То, что сложно, не обязательно неправда!» Но Кона слегка ткнула её в бок, и Эмма промолчала.

«Хорошо, что он нас недооценивает,– подумала она.– Может быть, он не прибег ни к каким технологиям только потому, что мы кажемся ему безобидными – зачем утруждаться?»

Эмма пожалела, что не запаслась собственными бомбочками-вонючками, наполненными всем тем, на что у мэра была аллергия.

«Но этого недостаточно,– подумала она.– Мы не победим, если будем играть по его правилам».

Ей хотелось верить, что они ещё не проиграли. Она не могла в это не верить.

–Правосудие? Честность?– продолжал мэр, закатывая глаза.– Всё это такие трудноуловимые понятия. Что полезно мне, то и правосудие. Что я хочу сделать, то и честно. Даю вам слово – так думают все люди.

–Только не мои родители,– сказала Эмма, и одновременно с ней Кона выпалила:

–Только не мой папа.

–Мы так тоже не думаем,– добавила Эмма.

Мэр презрительно фыркнул.

–Мой папа погиб ради правды и справедливости,– продолжала Эмма.– Моя мама и папа Коны рисковали жизнью и были под арестом, потому что пытались спасти чужих детей. Они считали, что другая семья не должна страдать от изъянов вашего мира.

–Но это и твой мир, Эмма,– заметил мэр, издевательски улыбаясь. Затем он взглянул на Кону.– И ты тоже здесь, малявка. Похоже, ты сделала выбор.

–То, что делали наши родители, было не только ради правды и справедливости,– сказала Кона.

–Это было ещё и ради любви,– подхватила Эмма.– Всё, что делали наши родители, они делали из любви. Поэтому и мы сюда пришли.