– Ну что ты наделал, дрянь! – принялся он отчитывать коня, словно тот мог понять его. – Бросил своего хозяина, грифоний ты обед! Моя Чиана никогда бы себе такого не позволила!

Он махнул рукой оставшимся и поехал в обратный путь, прихватив с собой коня правителя. Около полудня он нашел место падения Вальборна – траву, примятую от удара тела о землю, и пеший след, ведущий на юг. Охотник ехал вдоль полоски примятой травы до позднего вечера, пока не был вынужден остановиться на ночлег, чтобы не потерять след.

Рано утром он снова отправился в путь и к полудню обнаружил место ночевки Вальборна, а вскоре выехал на дорогу. К вечеру он нашел своего правителя лежащим у дороги, в жару и без сознания.

Короткого осмотра хватило, чтобы убедиться, что воспаленная рана смертельно опасна. У Тревинера оставалась одна надежда – черные жрецы храма Саламандры, которые, по слухам, могли излечивать такие раны. Он усадил Вальборна на коня – сам потом удивлялся, откуда взялись силы, – и привязал ремнями к седлу. Затем он гнал коней добрую половину ночи, пока не добрался до Оранжевого алтаря. Там он соскочил с кобылы у ворот храма Мороб и что есть сил застучал в чугунные створки.

Ранним утром, когда солнце еще не коснулось самого высокого из семи куполов храма Мороб, великой Саламандры, богини жизни и смерти, площадь у храма была безлюдна. Спали оранжевые жрецы – исполнители ритуалов храма, жившие в длинном двухэтажном доме на площади, было тихо в небольшом домике черных жрецов, стоящем по ее другую сторону, еще не появились слуги и работники из соседнего поселка, не было больных и паломников, ежедневно толпившихся у храма.

Две женщины в оранжевых накидках яркими пятнами выделялись на пустынной площади. Обе были высоки, стройны и пышногруды, с яркими и броскими чертами лица, с тяжелыми пучками волос, заколотыми перламутровыми гребнями по последней моде Келанги. Среди оранжевых жриц не было некрасивых женщин. Каждая из них, в легкой пламенеющей накидке без рукавов, закрепленной на плечах драгоценными заколками, с браслетами в виде саламандры на запястьях, в плетеных сандалиях, завязанных у щиколоток, могла бы остановить взгляд любого мужчины.

Женщины, неразговорчивые и сонные с утра, отдыхали, поставив на мостовую тяжелую корзину с продуктами для завтрака, которую несли из кладовой в кухню.

– Смотри! – Одна из жриц дернула за руку другую. – Это она!

Женщина в черной накидке вышла из дома черных жрецов и направилась через площадь к дверям храма великой богини. Обе жрицы следили за ней немигающими взглядами аспидов до тех пор, пока та не скрылась за углом храма.

Они одновременно взглянули друг на друга.

– Даже не оглянулась, – прошипела одна. – Она и замечать нас не хочет!

– Очень ей это нужно! – поддакнула другая. – Старик души в ней не чает.

– Да, ее никогда не пошлют на кухню. Ученица самого старика, как же! – фыркнула первая. – А ведь с ее ростом она никогда не стала бы даже оранжевой жрицей, если бы не старик. Ее давно выгнали бы или отослали на другой алтарь.

– Говорят, он передал ей все свое умение и всю свою силу, – шепнула вторая жрица, опасливо глядя на угол, за которым скрылась прошедшая мимо женщина.

– Чепуха, сила не передается. Это каждый жрец знает.

– А вдруг передается? Если бы старик со мной занимался столько же, я бы владела магией ничуть не хуже. – Жрица вскинула голову с видом, говорившим, что у нее, конечно, все получилось бы гораздо лучше. – Ока просто окрутила старика, вот и все!

Под стариком имелся в виду Шантор, магистр ордена Саламандры. Он действительно был очень стар. Даже пожилые жрецы помнили его таким же, как и сейчас, – высоким, белым, худым и никогда не улыбающимся.

Первая жрица, лучше разбиравшаяся в магии, отрицательно покачала головой:

– У нее есть своя сила. Ее время не берет. Она и сейчас точно такая же, как десять лет назад, когда появилась здесь. У нас таким был только Авенар, помнишь? Его тоже время не брало.

– Вот он и умер, когда лечил тяжелого больного. – Вторая жрица испуганно покосилась на первую. – Они все так умирают, эти черные жрецы. Нет уж, обойдусь без этой силы!

Первая жрица снисходительно посмотрела на нее:

– Пока она здесь, ты никогда не будешь изображать богиню Мороб на ритуалах. Это раньше великую Саламандру представляли оранжевые жрицы, по жребию. А теперь, с тех пор как ей срезали волосы, кинжал подают только ей.

– Зато она и режет руку для жертвы себе, а не черному жрецу. Жуть!

– передернуло вторую женщину. – Один мой знакомый жрец говорил мне, что великую Мороб и должна представлять черная жрица – ведь сама богиня тоже коротковолосая, – сказала она, чтобы показать свою осведомленность. – Они одевали богиней оранжевую жрицу, пока у них не было черных.

– Да она и есть Мороб! – выпалила первая жрица, разозлившись. – В ней нет ничего живого! Когда она режет свою руку для жертвы богине, она ничего не чувствует – я следила за ее лицом. Она ни с кем не разговаривает, кроме старика, не встречается со жрецами, не наряжается! Самая настоящая богиня смерти!

– Скажи это старику, и ты до конца своих дней будешь мыть пол на кухне, – тревожно оглянулась вокруг ее собеседница, почувствовав, что та сказала слишком много. – Идем, солнце осветило уже три купола.

Две женщины, унизив третью и. тем самым утвердив свое превосходство над ней, взялись за ручки корзины и понесли свою ношу в кухню. Но черная жрица не притворялась, что не замечает их. Она прошла через площадь, почти беззвучно ступая по камням деревянными подошвами сандалий, и оказалась у расписанной саламандрами двери храма. Ей не понадобилось класть руку на медный круг магического замка и произносить заклинание, как большинству жрецов, – короткого взгляда и мысли-приказа хватило, чтобы двустворчатые двери плавно раскрылись.

Внутри было тихо и пусто, малейший звук приобретал силу и четкость, наполняя собой легкое пространство храма. Благодаря двум ярусам узких, длинных окон, застекленных желто-оранжевой мозаикой, залы храма были наполнены радостным золотистым светом. Жрица миновала первый зал, где днем продавались лечебные амулеты, и оказалась в центральном зале. Дальняя часть зала, приподнятая над полом наподобие сцены, образовывала площадку, подковообразно изгибающуюся с боков и переходящую в узкие панели у боковых стен. Вдоль панелей располагались двери, ведущие в боковые башни храма, где жрецы лечили больных.

В глубине площадки возвышалась гигантская статуя богини Мороб.

Великая Саламандра сидела на круглой подставке, скрестив ноги и приподняв левую руку навстречу посетителям. Другая ее рука лежала на голове саламандры, символа возрождения к жизни, сидящей справа от богини. Одеяние богини состояло из золотого ожерелья-нагрудника, набедренной повязки, длинный конец которой спускался спереди до пола, и покрывающей голову золотой сетки. Выражение лица богини все время неуловимо менялось благодаря игре света и тени, становясь то грозным, то задумчивым, то благосклонным, то печальным.