... Лота въехала на холм, остановилась, чтобы оглядеть дорогу. Внизу, около овражка, на обочине дороги маячила фигурка человека. Может, это Ликоп, избитый и ограбленный? Никто другой эту дорогу не знает, не ездит по ней. А может, Хети? Лота ударила пятками в бока лошади, и конь галопом понесся вниз по дороге. Увидев всадницу, человек поднялся с камня. И по знакомому, привычному взмаху Лота поняла: перед ней амазонка. А та правой рукой уже выхватила из колчана стрелу, левой подняла лук и положила стрелу на тетиву. Чем ближе Лота подъезжала к амазонке, тем увереннее была, что перед нею ее Мелета. Она, конечно, выросла, но разве могут измениться ее милые черты? А амазонка уже подняла лук.

— Остановись, Мелета!

Лота соскочила с коня и, протянув руки, побежала к Дочери.

Вот она подбежала к ней. Дочь стоит неподвижно.

— Здравствуй, родная!

— Хайре, благословенная! — Мелета выбросила руку над плечом. Для нее Лота по–прежнему была полемархой...

... Под вечер на пасеку приехали Арам, Ликоп, Хети и Чокея. Лота и Мелета готовили ужин. Девушка изменилась, стала веселее и только на Ликопа глядела тревожно.

Отец хорошо понимал амазонку; он не пошел к ней с объятиями и вел себя так, будто Мелета здесь давно. Он хотел, чтобы она привыкла к дому, к матери, а потом и к нему.

— Ты знаешь, мама, — восторженно рассказывал Хети, — отца снова поставили в старосты. Арам молодец, он перевернул сходку вверх дном. Теперь мы снова будем жить в селении. И еще: таянцы согласились с осени начать строить стены. Теперь нам не будут страшны грабительницы из Фермоскиры.

Ужинали в молчании. Говорить по–фарнакски при Мелете было неудобно, только Лота изредка перебрасывалась с дочерью парой слов.

Потом разошлись на ночлег. Мелета долго не могла уснуть. Размышляя о происшедшем, она вспомнила, что среди своих подруг славилась тем, что больше всех тосковала о матери в первые годы учебы в гимнасии и это часто служило поводом для насмешек. Только теперь Мелета начала понимать, почему она отличалась от других амазонок. Ее мать Лота пришла в Фермоскиру из другого детства — она вскормлена не козьим молоком, а грудью матери, она познала ее любовь, познала вольную жизнь ребенка, она прошла через все то, чего лишены были дочери Фермоскиры. И все это передала Мелете. И все же Мелета не понимала, почему Хети, не родной сын Лоты, называет ее нежно, и ласково мамой.

Не спал, ворочался на своем ложе Ликоп. Мелета подумала и о нем. Выходит, что в ней течет какая?то частица крови Ликопа, он ей родной, но почему не чувствует она этого? Наоборот, Ликоп вызывал у нее чувство брезгливости, она не понимала, как мать может любить его. Вспомнился разговор с Хети об Араме. Она не могла представить Арама своим мужем, она не знала, сможет ли позволить ему приблизиться, дотронуться до нее...

Раньше всех в доме уснул Хети. Они легли вместе с Арамом в конюшне, на сеновале, и Араму не спалось. В свои двадцать два года он как?то не задумывался о женитьбе, не выделял из девушек селения никого. Хозяйкой дома была сестренка, а любовь еще не приходила к нему. А сейчас все мысли охотника были заняты Мелетой. Он представил ее убивающей барса, он видел, как она скакала на коне, вспомнил, как легко подбросила его на спину лошади. В эти минуты она казалась ему не просто красивой, но и величественной. И он подумал: если эту девушку взять в жены — никакие беды и невзгоды будут не страшны...

В пору, когда Ликоп и Лота были под опекой таянцев, они построили недалеко от поселка на горной речке плотину. Горная холодная вода перед высокой запрудой отстаивалась, нагревалась на солнце и сбегала звенящим водопадом. Под ним Лота любила купать свою кобылу — единственное существо, которое напоминало амазонке ее прошлую жизнь. Лота быстро забыла все, к чему привыкла в, Фермоскире, но любовь к лошадям в ней осталась.

Утром, как только семейство позавтракало, Лота предложила дочери искупать лошадей. Арам ушел на охоту — мясо кончилось, а гостей нужно было кормить. Чокея и Ликоп принялись хлопотать по хозяйству.

Захватив скребницы и щетки, мать и дочь привели лошадей к водопаду, поставив их под мягкие водные струи, начали мыть, скрести, чистить пыльные спины коней.

Говорила больше Мелета. Сбивчиво и волнуясь, она рассказала о том, как им с бабушкой Феридой тяжело жилось все эти годы, как они готовились к поездке в Тай, как ушли из сотни. Было сказано все о Беате, Кадмее, царице, Атоссе и Антогоре. Поговорили об Агнессе. Отпустив вымытых лошадей на траву, мать и дочь искупались сами и легли на горячий песок около запруды.

— Как тут хорошо, мама, — восторженно произнесла Мелета. — Ты счастлива?

— Мне не хватало тебя. Ах, если бы с нами была и бабушка. Я не спала всю ночь. Думала, как нам выручить ее из ссылки?

— Я не все сказала тебе. Я должна возвратиться в Фермоскиру.

— Одна? Тебя сразу же уничтожат.

— Выслушай меня, мама. Я и Чокея не пойдем в город. Мы поедем тайно в Леагры...

— Вы думаете, что вам удастся вызволить бабушку? Двоим?

— Удастся. Бабушка будет ждать нас в условленном месте. Мы просто выкрадем ее и привезем сюда.

— «Просто выкрадем». Нет, Мелета, ты плохо знаешь Атоссу. Она поднимет всю Фермоскиру, приведет сюда все войско, и нас ничто не спасет. Неужели Беата, бабушка и Кадмея, отпуская вас сюда, не понимали это?

— Тогда мы думали совсем по–иному. Мы думали, что тебя нет в живых, мы хотели уличить Атоссу и Антогору в Подлости, поднять всех рабынь побережья и выбросить из храма грешниц. Мы хотели помочь царице... Но теперь, я думаю, надо сделать по–другому.

— Как?

— Когда Беата возвратится из похода, мы встретимся с ней, как договорились. Пусть она скажет, что мы погибли. А исчезновения бабушки никто и не заметит.

— Я не могу согласиться на это. Надо поговорить с Ликопом, с Чокеей. Я боюсь...

— Мне все время говорили, да я и сама так думала, что амазонке страх не ведом. Я не была в больших делах, но поверь, я без страха пошла бы в любую схватку и убила бы всякого, кто _встал на моем пути. Но почему сейчас, здесь, на тихой пасеке я испытываю страх?

— Кого ты боишься?

— Себя. Я думаю об отце и боюсь заговорить с ним, мне очень нравится Хети, но порой я вдруг сознаю, что способна заколоть его. И Арам...

— Что, Арам?

— Хети сказал ему: «Женись на Мелете», и мне было приятно слышать эти слова. Но если я изменю заветам, не покарает ли меня великая Ипполита?

— Но я жива, как видишь.

— Ты не рождена в храме великой наездницы, тебя не погружали в святую купель храма. Ты изменила Фермоскире, но не богине.

— Запомни, дочь моя, —женщина рождена, чтобы любить. Любить родных, любить мужчину, мужа. И знай — любовь к мужчине бывает сильнее, чем любовь к матери, отцу и брату. Так было, так будет до скончания людского рода.