Наконец солнце опустилось в зеленые океанские воды, горизонт на мгновение стал багровым, и под пологом опустившейся ночи раздались возгласы муэдзинов: «Именем Аллаха, вкушайте, правоверные». После этого полагалось поблагодарить Всевышнего и прежде, чем навалиться на еду, выпить три глотка воды, а затем для начала съесть что-нибудь легкое, например финики. «Правоверные мы или нет?» Доктор Лепето нагнулся к низкому круглому столу с бортиками — милда, на котором была сервирована кемайя — разнообразная закуска в маленьких тарелочках, и с наслаждением раскусил кефту — жаренный на решетке шарик из рубленой баранины. Между тем со стороны набережной послышался звук мотора, заскрипели не мазанные еще со времен колониального режима ворота, и чуть позже в дверях гостиной появился дворецкий, предки которого тоже служили королям атси, правда, в личной гвардии:

— О, Телец черной коровы, к твоему навозу между твоих копыт припадает Большой советский друг.

Дворецкий был широкоплеч, его лицо цвета переспелого баклажана блестело от пота, и говорил он низким приятным баритоном. В глубине души он был уверен, что белые или друзья, или враги. Третьего не дано. Например, американский друг, правда поменьше советского, обучает охрану президента премудростям убойного ремесла. А вот дети шакала, французы, были всегда врагами и много лет нещадно эксплуатировали атси, пока народ, ведомый гениальным доктором Лепето, не сбросил их в океанские волны.

— Мое почтение, господин президент. — Большой советский друг был одет в строгий костюм, однако по случаю тропической духоты узел его галстука был распущен, а пиджак расстегнут. — Как празднуется? Говорят, еда на ночь очень вредна для здоровья.

— Пророк, видимо, этого не знал. — Улыбнувшись, доктор Лепето указал гостю на низкий кожаный диван и, усевшись напротив, хлопнул в ладоши, давая знать слугам, чтобы подавали горячие закуски. Общаться с советским другом ему нравилось: оба они были прожженными циниками и понимали, что основные аргументы в этом мире — сила и хитрость, а добродетель хороша для юродивых. Или ты, или тебя — таков основной жизненный закон, а любовь к ближнему надо понимать как невозможность говорившего об этом защитить свою голову от палящих лучей южного солнца.

Между тем слуги принесли разнообразные бриуаты — треугольные, аппетитно хрустящие пирожки с мясом, курятиной и рыбой, таджины — некое подобие гуляша и торжественно водрузили на центр стола бастеллу — круглый слоеный пирог с начинкой из жареных голубей и миндаля.

Всевозможные напитки — фруктовые соки, молоко, вода, ароматизированная флердоранжем, — стояли на отдельном подносе, однако, чтобы не заглушать вкус кушаний, пить их полагалось не раньше середины трапезы.

— Вкусно пахнет. — Дождавшись, пока слуги отчалят, советский гость сноровисто достал бутылку коньяка и, покосившись на хозяина, наполнил чайные пиалы. — Ну-с, с праздничком, если что не так, прости Аллах…

— Бисми лла — именем Всевышнего. — Доктор Лепето без долгих уговоров выпил, ухватил пальцами — пророк предписал есть руками — кусочек таджина и принялся жевать. — Все-таки с мозгом черной обезьяны вкусней всего.

— Угу, — кивнул советский гость и, быстро справившись с салатом мешуийя — из жареного перца с печеными помидорами, — закусил коньячок вареными донышками артишоков.

— Так вы подумали над нашим предложением, господин президент?

— А как же, теперь все время только и занимаюсь этим. — Йоханнес Лепето потянул с блюда брошетту — маленький закусочный шашлычок из телятины и, обмакнув в соус, впился зубами в сочное мясо. — Однако сразу трудно определиться, решение должно созреть — словно плод нашей с вами любви в материнской утробе моей благодарной души.

«Подумать только, эта черномазая обезьяна с розовой задницей, не так давно объявившая себя мужем любой женщины в своей республике, оказывается, может изъясняться подобно поэту!»

Некоторое время ели в молчании, а когда слуги подали традиционную шорбу — суп с томатом, зеленью кинзы и мясом курицы, советский друг глянул сотрапезнику в глаза:

— А знаете, доктор, кого вы мне напоминаете? Бисексуального подростка, определяющегося с ориентацией. Однако он педераст, а вы политик как-никак, так что давайте делайте свой выбор. — Даже не попробовав шорбу, советский друг бросил ложку на стол и вытащил вчетверо сложенный лист бумаги. — А чтобы вам не ломаться, как целке, вот ознакомьтесь. — Он налил себе одному, выпил и принялся хлебать суп. — Хвала Аллаху, вкусно, черт его подери!

Принесли цыплят с черносливом и медом, посыпанных сверху, как любил президент, жареным кунжутом, однако Йоханнес Лепето вдруг почувствовал, что аппетит оставил его. Мысли доктора находились в лихорадочном возбуждении: видимо, здорово понадобилась совдепии эта урановая грязь, раз взамен она согласна дать новейшие системы вооружения.

Да со всем этим — неожиданно для самого себя Лепето плотоядно оскалился и яростно сжал кулачищи — он устроит проклятым мавади веселую жизнь. Все давние обиды разом всплыли в его разгоряченном воображении, и он даже застонал от восторга: вначале «шмелями» и «фалангами» вдарить, затем пустить танки, ну а потом натравить «потрошителей» из личной гвардии, вооруженных дедовскими боевыми топорами с рукоятями из слоновой кости.

«О, кумулятивные гранаты, развивающие в замкнутом пространстве температуру в миллион градусов!» Йоханнес Лепето даже не заметил, как слуги принесли мешуи — жареную баранью ногу и поставили перед каждым из сотрапезников мисочки со смесью соли и молотого тмина, в нее полагалось макать мясо во время еды.

— Да, собственно, чего там думать, социализм открывает такие перспективы, — как бы проснувшись, доктор оторвал сочный кусок жаркого и сунул его в широко открытый зубастый рот, — только вот строить его пока никак нельзя. — И, поймав недоуменный взгляд советского друга, он прищурил маленькие, глубоко сидящие глазки. — Могучий дух огня, обитающий в священном вулкане Катомби, не позволит начинать великое дело, пока не отомщен мой брат, храбрый воин Ингози. Слышите, как клокочет лава в кратере вулкана? — Доктор Лепето привстал и, широко раскинув руки с растопыренными пальцами, сразу сделался похожим на огромного гамадрила. — Это бьется кровь божества Мганги, которое требует в жертву убийцу храбрейшего из атси! Хум! Хум!Хум!

Президент Республики Серебряный Берег, танцуя, короткими прыжками обогнул стол и, внезапно успокоившись, уселся на место.

— Однако дух огня прекрасно понимает, что киллера такого класса ему не отдадут, и потому согласен на бронированный «шестисотый» «мерседес», желательно белого цвета. — Он с отвращением глянул на только что поданный кускус с телятиной, мечтательно закатил глаза и продолжал: — С кондиционером, баром, и непременно чтобы была спутниковая связь, а то ведь голос далекой Москвы можно и не услышать.

— Какой-то он малахольный, этот ваш бог. — Советский гость внезапно с видимым облегчением рассмеялся и вытащил из гущи ячменной каши кусочек мяса. — Что ж это он просит только «мерседес» стоимостью в миллион долларов? Почему не «роллс-ройс», «серебряный дух»? — Он ловко скатал из кускуса шарик и, поставив ладонь вертикально, затолкал его большим пальцем в рот. — Ладно, пусть сидит в своем вулкане спокойно. Будет ему убийца великого воина Ингози, со всеми своими потрохами. — Он поймал недоуменный взгляд Йоханнеса Лепето и криво усмехнулся. — В чем основа нашей политики? Искренность и открытость. Надо вам для построения социализма чью-нибудь голову? Получите. А уж если пошли к коммунизму, то не дай вам Бог остановиться, иначе можете потерять свою. Обратной дороги нет. — Не сдержавшись, он рыгнул и обоими глазами подмигнул президенту. — Ни для кого, уважаемый доктор, ни для кого…