— Его бы в народное хозяйство, пахать ведь можно. Эх, капитан, никогда ты не будешь майором.

Допили сок, неспешно поговорили за жизнь, и Снегирев наконец поднялся:

— Счастливо, Кирилл, будет что, сразу дам знать. — Пожал Кольчугину руку и, широко улыбаясь, двинулся на выход. У «мышастой» его ждали с нетерпением.

— Ваши права! — Капитан Носов хищно оскалился и для убедительности помахал книжечкой с гербом. — Милиция.

— Ась? — Снегирев приложил ладонь к уху и, как все глухие, отреагировал оглушительно: — Громче говорите, я после контузии.

— Права давай! — что было силы заорал капитан и, сунув Снегиреву в нос развернутую ксиву, попытался вытащить его документы самостоятельно. — Стоять, я тебе говорю!

— Смотри-ка, удостоверение. — Книженция цвета запоздавших месячных мгновенно оказалась у киллера в руке, и, восхищенно посмотрев на нее, он уронил милицейский документ точно в прорезь решетки люка. — Ой! Упало…

— Убью, сука! — Блюститель законности кинулся было к обидчику, но, встретившись с ним взглядом, волшебным образом передумал и начал принимать энергичные меры по извлечению своей ксивы из дерьма. Ему повезло сегодня — в одном из боксов нашлась огромная, на длинной ручке, лопата, какой обычно снаряжался нанятый для чистки люков бомж, и, подгоняемый надеждой, что документ не погрузился в нечистоты, а плавает на их поверхности, капитан принялся черпать.

— Ну вот, а то сразу в крик, как потерпевший. — Снегирев завел не успевшую остыть «мышастую» и начал медленно выруливать со двора. — И вообще у тебя большие способности к живой работе с дерьмом…

— Погоди, достану тебя, сволочь! — В извлекаемой жиже наблюдалась плотная составляющая, и для гарантии успеха капитан разминал ее руками. — Урою, на ноль помножу!

Однако это было совсем нестрашно — машина у Снегирева была оформлена на подставное лицо, сам он ездил по доверенности — словом, хрен догонишь, а если и догонишь — хрен возьмешь.

Наконец рядом с люком выросла внушительная зловонная куча, а сам он сделался чистым как никогда, однако, увы, удостоверение так и не нашлось.

«Хорошо, если только НПСС всобачат». Несчастный капитан еще раз прошелся ручками по дерьму в тщетной надежде вернуть утраченное, но напрасно. Грязный, вонючий и потерявшийся, он кое-как отмылся от нечистот и в убийственном расположении духа направился к своему «мерседесу». «Как все хреново-то, блин. Господи, святые угодники, а это что?» Дворником к лобовому стеклу было прижато что-то небольшое, прямоугольной формы, и, не веря глазам своим, капитан вдруг узрел красный дерматин родной ксивы. Дрожащими пальцами он раскрыл ее и — о восторг, ликование и блаженство, по сравнению с которыми оргазм жалкая судорога! — узнал на фотографии самого себя.

«А седой этот и не сволочь вовсе. Просто любит человек похохмить, а по жизни не вредный совсем, шутит, но не зло. — Ощущая прилив бесшабашного оптимизма, Носов запустил мотор и врубил любимого профессора Лебединского. — Ну подумаешь, физически поработал немного, так для молодого здорового мужика это только на пользу, вон сколько говна выгреб. Господи, хорошо-то как, приехать домой, Люська пельмешек сварит, трахнуть ее, водочки вмазать, „Посольской“, холодненькой».

Пока капитан переживал катарсис по-милицейски, Снегирев остановил «мышастую» подальше от любопытных глаз и, вытащив сотовую трубу, набрал номер генеральского родителя. Когда линия соединилась, он посигналил биппером, и где-то в недрах дома на Старо-Невском включился портативный магнитофон, посылая в эфир записанные телефонные разговоры. Поутру отставной прокурор вызывал врача — что-то с сердцем, сказались похороны внука, затем ему звонили из газеты, после напомнили о себе друзья-однополчане, и уже под самый занавес Снегирев услышал хорошо знакомый голос:

— Дед, не переживай, живой я…

Голос депутата Госдумы Максима Леонидовича Шагаева.

— Значит, объявился… — Губы Плещеева расплылись в блаженной улыбке, какой ранее Пиновская на его лице не наблюдала. — А Осаф Александрович что говорит?

— Анализ голосовых обертонов положительный, это Шагаев. — Стуча каблучками по паркету, Марина Викторовна подошла к карте мира и ткнула наманикюренным ногтем в берег Женевского озера. — Звонили из района Лозанны, есть там местечко Санкт-Диль…

— Санкт-Диль, Санкт-Диль, уж не тот ли самый? — Плещеев вдруг сделался серьезен и пробежался пальцами по клавиатуре компьютера. — Ну конечно, тот самый, где находится клиника доктора Вельса.

— Профессора Отто фон Вейса. — Марина Викторовна заглянула начальнику в расширившиеся зрачки и в свою очередь торжествующе улыбнулась: — Специалиста по лицевой пластике.

Говорят, что умные люди смеются редко, в основном они улыбаются.

Аристократия помойки диктует моду на мораль…

Из песни слова не выбросить

— Прошу вас. — Мэтр золотозубо улыбнулся и степенно повлек Андрея Петровича Ведерникова со спутницей к свободному столику.

Несмотря на июньское марево, в ресторации царила прохлада. Неслышно сновали по ковролину официанты, искрились в хрустале дары французских виноградников, а музыка была неутомительна и позволяла общаться не повышая голоса. Во всем чувствовался тонкий вкус и соответствие лучшим европейским традициям.

«Еще бы, блин, не чувствовался. — Андрей Петрович мрачно глянул на окружавшую его роскошь и поправил узел пятисотдолларового галстука от Армани. — Заряжают здесь круче „Крыши“. Не надо было Зойку слушать, все попадалово от баб».

Верно говорится, что скорбь по собственным деньгам всегда самая истинная. Только за вход в заведение Андрей Петрович выложил по сто баксов с носа — своего, картофелеобразного, и чертовски пикантного Зоечкина, а потому сейчас чувствовал себя лохом, которого только что развели.

Мэтр тем временем гостей усадил, сверкнув лысиной, придвинул даме облагороженное кожей меню и скользнул наметанным взглядом по «Ролексу» кавалера:

— Официант будет через минуту.

Скатерти здесь крахмалили так, что можно было порезаться. Ярко-алые розы в хрустальной вазе источали благоухание, свечи, оправленные в бронзу, оплывали стеарином, однако все это великолепие Андрея Петровича не радовало. Он пристально смотрел на Зоечку, которая, наморщив хорошенький лобик и помогая себе губами, увлеченно вчитывалась в меню, видимо, готовясь выставить кавалера из денег по полной программе.

Познакомился со своей дамой Ведерников банальнейшим образом — подвез на машине до дому. Попутчица ему приглянулась, и, получив за извоз номер телефона, Андрей Петрович вот уже с неделю пытался ошеломить ее широтой размаха, однако пока безуспешно. Не давалась Зоечка, в койку идти не желала, и Ведерников, будучи господином весьма прижимистым, страдал вдвойне — от представительских расходов и все еще не разделенной страсти. А неудовлетворенное желание, как известно, всегда самое сильное.