Вдобавок к одежде и обуви бойцы получили вещевые мешки, произведённые в СССР. На продовольственном складе пленных одарили сухпаем, который использовал вермахт.

Пожилой каптенармус с осуждением глянул на заросшие физиономии пленных, сокрушенно покачал головой и ушёл вглубь тёмной каптёрки. Скоро немец вернулся и, неожиданно для красноармейцев, вручил им тупые ржавые ножницы, кусочек серого мыла и опасную бритву известнейшей фирмы «Solingen». От долгого употребления её лезвие оказалось источено до половины, но им всё ещё можно было прилично побриться!

Узники тотчас вернулись в барак и принялись приводить себя в надлежащий порядок. Они, как могли коротко, остригли довольно отросшую, неуставную причёску. Затем тщательно соскоблили щетину.

Если с растительностью на лице все управились сами, то головы друзей по несчастью побрил Алексей. Затем он занялся собой. Как это ни странно, он и свою черепушку выскоблил до зеркального блеска. Причем умудрился ни разу, нигде не порезать.

Бойцы быстро сполоснулись до пояса, вымыли ноги и переоделись. Не теряя ни единой секунды, они торопливо схватили мешки и выскочили из барака наружу. Они привычно построились на пыльном плацу и стали дожидаться ефрейтора.

Спустя пять минут появился и Ленц. Он критически осмотрел своих подопечных и откровенно порадовался той перемене, что с ними случилась. Фашист удовлетворённо кивнул и коротко бросил:

— За мной! — после чего, повернулся и направился к канцелярии лагеря.

Там вертухай передал заключённых неказистому служащему. Бойцов сфотографировали, и только затем отправили к писарю. Худой, как кощёй, крючкотвор тщательно опросил прибывших пленных и заполнил несколько формуляров на каждого. К тому времени, когда он закончил возиться с бумагами, фотограф принёс уже готовые снимки. Он передал их начальнику и тут же исчез.

Фриц-бюрократ тщательно сверил свежие карточки с лицами узников и вклеил их в соответствующие документы. Сверху он поставил печать с чёрным орлом, держащим свастику в лапах.

Лишь после этого, появился ефрейтор. Ленц расписался в многочисленных ведомостях. После чего, получил новенькие аусвайсы невольников и документы, позволявшие им въехать в Германию. Он спрятал фашистские ксивы в нагрудный карман гимнастёрки и вышел на крыльцо кирпичного здания.

Команда выживших смертников поспешила за немцем. Ленц подвёл их к забору и остановился возле центральных ворот. Там бойцов ожидал неприятный сюрприз. Вдоль ржавой проволоки со стальными шипами, стояли тринадцать дорогих чемоданов из кожи.

Они весьма отличались один от другого размером, формой и цветом, но все, без исключения, были очень плотно набиты. Каждый из них оказался закрыт на небольшой висячий замочек.

Ефрейтор взял самый маленький дорожный баул, больше похожий на саквояж, и отошёл с ним в сторонку. Потом, приказал заключённым разобрать всё остальное и снова встать в строй.

Стараясь схватить то, что поменьше, все пленные стрелою метнулись к поклаже. Наконец, суматоха закончилась, но не все оказались довольны её результатом. Ещё бы, уж очень заметная разница была в тяжести данных предметов.

Выражая лицом очень разные чувства, бойцы заняли место в шеренге и водрузили вещи фашистов возле себя. Григорий выглядел совершенно спокойным. Ноша парню попалась, в общем-то, средняя, как по объёму, так и по весу.

Как немедленно выяснилось, Ленц оказался очень дотошным и, на свой лад, справедливым мужчиной. Он очень внимательно осмотрел вытянувшихся во фрунт заключённых. Затем изучил их поклажу.

Он подходил к каждому красноармейцу по-очереди и приподнимал, находившийся рядом багаж. Немец сразу всё понял, кто-то из пленных ухватил то, что полегче, а кому-то досталось, что-то вообще, неподъёмное.

Ленц отвечал за доставку в Германию, той ценной добычи, что захвачена в Польше начальством. Терять ценный груз по дороге нельзя. Иначе, герр комендант его строго накажет, а то и, вообще, расстреляет.

Выйди из строя один из носильщиков, взять ему новых было бы негде. Значит, их нужно беречь с особенным тщанием, так же, как деревенский тягловый скот. То есть, вьючить их всех равномерно.

Вертухай отметил ощутимую разницу и решил всё исправить по-своему. Сначала он переставил несколько больших чемоданов. Потом, решил, что здесь нужен безмен, иначе не сможешь более-менее ровно, распределить общий вес. Он сурово нахмурился.

Как многие немцы, пятидесятилетний охранник оказался весьма рациональным мужчиной. Он не стал долго мудрить и сказал:

— Приказываю, двигаться в одну шеренгу — гуськом. Интервал — два шага. Каждые полчаса спокойной ходьбы будете меняться местами в колонне. Первый номер уступает свои чемоданы второму и так далее. Последний в строю передаёт груз ведущему.

Он отошёл к своему саквояжу, легко оторвал его от земли и скомандовал: — Вещи поднять! Налево! Шагом марш!

Все дружно подхватили поклажу и короткой цепочкой устремились к воротам. Огромные створки опять заскрипели и, как показалось невольникам, открывались на удивление медленно.

Радость невольника, вырвавшегося из ужасной тюрьмы, до края заполнила душу Григория. Он шагнул на просёлок, ведущий к железной дороге, и с облегчением подумал: «Слава Богу, я вырвался из этого ада!» Следом пришла новая мысль: «А что интересно, ждёт меня впереди? Вдруг там всё будет значительно хуже, чем здесь?»

Возле высокой ограды стояло шестеро хмурых поляков. Они держали в руках карабины, которыми Речь Посполитая снабжала свою кавалерию. Как слышал Григорий на стройке, это оружие соорудили из «мосинок», которые им достались от царской России. Трёхлинейки укоротили и рассверлили под немецкий патрон.

Похоронная команда панов окружила выживших пленных и двинулась с ними. Необычный отряд медленно двигался сквозь густой хвойный лес. Пособники фрицев сопровождали бойцов весь долгий путь.

Истощённые пленные еле тащили двенадцать больших чемоданов из кожи. Эйфория, возникшая в парне при выходе из фашистского лагеря, постепенно угасла. Григорий почувствовал невыносимую тяжесть поклажи. Груз сильно тянул сухожилия с мышцами, сжимал кости скелета и деформировал позвоночник с суставами.

— «Если хочешь остаться в живых, — то и дело говорил себе парень, — то нужно терпеть и, через «не могу», тащить эти проклятые шмотки». — Он так и делал. Впрочем, как и все остальные товарищи по немецкому плену.

Месяц назад, заключённые преодолели дорогу от станции к лагерю, за пару часов. В обратную сторону, они шли около трёх. Измученные невольники не могли передвигаться быстрее, а поляки не собирались им помогать.

На высокомерных лицах упитанных шляхтичей явно читались те мысли, что крутились у них в голове: «У каждого в мире своё назначение. У быдла — тащить тяжкий груз. У нас, у благородных — охранять драгоценный обоз».

Группа навьюченных советских солдат шла с перерывами. Ефрейтор сразу же понял, что бесполезно, понукать этих пленных. Они до смерти рады, что остались в живых, и