Прозвучало патетически, сразу вспомнились слова Мозжухина о мании величия подлиз, совмещенной с манией преследования. И еще в голову пришли толкинисты и прочие ролевики, с их карикатурно-сказочной, никогда не кончающейся борьбой Добра против Зла (именно так, с заглавных букв). Может, и сейчас речь шла о подобной «войне»?

– Значит, скоро ты снова бросишь меня? – спросил я. – Снова исчезнешь, растворишься в городе и будешь героически воевать с кем-то, кого я не знаю? Типа, «подпольный обком действует»…

Женька протянула руку и крепко стиснула мои пальцы. Шмыгнула носом – сильнее, чем обычно.

– Я хочу чтобы ты был с нами, – проговорила она, почему-то глядя в землю. – Будешь работать с нами? Если, конечно, Ганс разрешит.

Я пожал плечами. Совсем мне не понравилось это «если Ганс разрешит». Хотя «работать» звучало куда лучше, чем «воевать».

– Буду, белочка. Считай меня своим личным телохранителем.

Она подняла голову и улыбнулась – как мне показалось, с облегчением. Неужели она думала, что я откажусь?

– С телохранителями не спят.

– Спят, спят, милая. Еще как спят…

Когда мы вернулись, я помог Жене притащить в нашу комнату компьютер, только что купленный и привезенный – вы не поверите, той же самой модели, что она подарила мне. Интересно, кому она оставит в подарок этот – Ярославу? Скорее всего, да. Моя богатая девочка отмечала места своего временного обитания свежекупленными компьютерами – метила территорию. Я спросил, почему бы ей не обзавестись ноутбуком? Она лишь презрительно скривила губы и фыркнула.

Интернет здесь, в лесной глуши, тоже работал. Правда, не выделенная линия, а обычная телефонная, но Женьку устраивала и такая. Она с ходу бросилась в бой, забыв о моем существовании. Что мне оставалось делать? Я упал в постель и отрубился.

Проснулся часа через два. Женечка, кто бы сомневался, сидела перед монитором, не отрывая взгляда.

– Что делаем? – поинтересовался я.

– Работаем, – коротко бросила Женя.

– Деньги зарабатываем?

– В том числе.

Я встал – голый, как обычно после сна, обнял Женю сзади, прижался к ней, поцеловал в ухо. Она слегка дернула плечом – не мешай, мол, противный, сейчас не время, родина в опасности. На экране шла программа для монтажа видеоклипов, куча окон, все сплошь на английском языке. Ничего я в этом не понимал, просто ничегошеньки.

– Как ты зарабатываешь через Интернет? – спросил я. – Через сеть феромоны не действуют. Как же ты обольщаешь своих клиентов?

– А так и зарабатываю, – Женя неохотно оторвалась от компьютера. – Причем тут феромоны? Подлизы не только пахучие, но и умные – ты этого не заметил?

– Да, было у меня такое подозрение… А как же тогда Ярослав? Насколько понимаю, он тоже подлиза. Тоже болел раком, Александр Пантелеевич рассказал об этом. И вот торчит здесь, в медвежьем углу, дослужился только до старлея. Как-то не создает он впечатление выдающегося интеллектуала.

– А Славка – не подлиза, – заявила Женя.

– Да ты что? – удивился я. – Но ведь Пантелеич говорил, что он болел! Саркома у него была…

– Не у него, у Полины.

– Какой Полины?

– Ну я же тебе говорила: Полина, сестра славкина, архитектор. Ничего ты не помнишь, бестолочь. Она и столовую построила, и вообще весь этот дом.

– Так она подлиза?

– Ну да!

– А все остальные Рыкалы?

– Нет.

– А они знают о том, что вы с Полиной – подлизы?

– Конечно! А иначе – как бы Ганс им доверял?

– Понятно… – Я насупился и отошел в сторону. – Значит, Рыкалам вы доверяете, а мне – нет.

Женечка встала, улыбнулась мне, окатила меня, бесштанного, нежным взглядом – всего, с головы до ног, положила руки на мои плечи.

– Я тебе доверяю, – шепнула она, – и это самое главное. Не обижайся, все прошли через это.

– Кто – все?

– Обычные люди, которые знают про подлиз, и любят нас. Таких людей много, без них бы мы не выжили. Они помогают нам, а мы поднимаем их. Такое, знаешь, небольшое сплоченное сообщество. У тебя есть шанс стать нашим человеком.

– Всего лишь шанс? – я нашел новый повод для обиды. – А могут и не принять, выгнать, запретить мне видеть тебя?

– Могут, бывало и такое. Но очень редко, потому что подлизы не открываются плохим людям. Я выбрала тебя, и значит, ты хороший.

Она не сказала «люблю», все еще избегала этого слова. Возможно, она не имела права полюбить меня без разрешения своего конспиративного сообщества. Но мне хватило и слов «я выбрала тебя». Я обхватил девочку, стиснул так, что затрещали тонкие косточки. Целовал ее минут пять, а может, десять. Нет, никак не десять – через десять минут мы давно уже лежали в постели, я лежал на Женьке, двигался между ее длиннющих согнутых ног, и делал то, что так люблю и умею делать, и она делала то же, причем с не меньшим умением и любовью, чем я. Здорово у нас получалось.

А когда кончилось, и она, как обычно, лежала, обвив меня со всех сторон, как лиана обвивает дерево, и собиралась заснуть, я спросил:

– А это хорошо – быть вашим человеком?

– Лучше не бывает, милый.

– И как скоро это случится?

– Не знаю, милый. Боюсь, что слишком скоро.

– Почему боишься?

– Потому что война…

* * *

Ужин мы благополучно проспали – впрочем, после обеденного обжорства в нем не было никакой необходимости. А завтрак я принес Женьке в постель. Проснулся в жуткую рань, часов в одиннадцать утра, осторожно перелез через Женю, спящую с краю. Она спала так красиво… Всегда выставляла из-под одеяла девчоночью свою попку – небольшую, но и не то что совсем маленькую, изящно вылепленную природой… в общем, в самый раз. Я поцеловал эту попку – не хотел будить белочку, но не выдержал, поцеловал, и не один раз… но не разбудил, кстати. Затем натянул шорты и отправился обследовать апартаменты.

Ярослава в квартире не обнаружилось – вероятно, он давно ушел на работу, в отличие от нас, тунеядцев. Зато нашлась отличная кухня – площадью метров в двадцать, отделанная со вкусом, как и все в доме. А в кухне – холодильник. А в холодильнике – сыр, колбаса и молоко, соленые огурцы и разнообразная зелень. В хлебнице лежал, как вы уже, наверное, догадались, хлеб. Но вы никогда не ели такого хлеба, ручаюсь! Коврига домашней выпечки – само совершенство! Бурая хрустящая корка, белая мякоть, вся в больших неровных дырках. Я не стал резать хлеб, а наломал руками – безумно приятно было ощущать его мягкость. Без малейшего стеснения экспроприировал из холодильника кучу сыров и колбас, накромсал их большими неровными кусками. Нож был огромным, охотничьим, таким без труда можно было зарезать лося, или, к примеру, кабана; и так здорово, так естественно было не резать колбасу тонкими ломтиками, а рубать ее грубо и азартно, как врага на скаку кавалерийской шашкой. Кофию не обнаружилось, ну и ладно. Я люблю кофе, а вот Женька его терпеть не может – вероятно, из-за сильного запаха. Зато имелся чай – обычный, безо всяких наворотов. Я заварил его в чайничке. Пока чай заваривался, я соорудил из нарубленного и наломанного мною провианта гигантские бутерброды, добавил на них майонеза, украсил солеными огурцами и петрушкой. Обливался при этом слюной, но утерпел, не откусил ни кусочка, потому что хотел есть только вместе с Женей, ничего я без нее не хотел делать. Нашел поднос (на этой кухне все, что нужно, находилось словно по мановению волшебной палочки… все, кроме кофе), навалил на поднос еду, поставил чайник и чашки, и потащил к Женьке. Жрать.