– Архитектор.

– Ага, тогда понятно. А почему она живет тут? Работа у нее, наверное, в городе?

– Сейчас же лето, отпуск. А обычно – в городе. Кстати, сейчас ее здесь нет, к сожалению.

– Почему к сожалению?

– Тебе приятно было бы с ней познакомиться. Она в твоем вкусе, – Женя подмигнула мне.

– То есть, как ты?

– Даже лучше.

– Лучше тебя не бывает, – уверенно заявил я.

Наш разговор был прерван четой Рыкал-старших. Тучный мужчина в полковничьей форме вышел из задней двери столовой и направился к нам, улыбаясь при этом во весь рот и широко раскинув руки. За ним степенно шагала сухая высокая женщина в длинном платье. Полковник достиг нас и заключил в объятья Женьку – она утонула с головой в его медвежьих лапах. Затем Рыкало повернулся ко мне и протянул руку.

– Дима, – скромно сказал я.

– Александр Пантелеевич, – представился Рыкало. – Как у нас вам тут, Дима?

– У вас мне тут замечательно.

– Это правильно, места у нас хорошие! – Александр Пантелеевич дружески хлопнул меня по плечу, отчего я присел и с трудом удержался на ногах. – А это, значится, моя супруга – Варвара Тимофеевна. Учительница, значится. Немецкий язык в нашей школе преподает. И историю с географией.

Супруга аккуратно улыбнулась, кивнула головой и сказала:

– Очень приятно, Дмитрий. Будьте как дома.

На языке моем вертелись десятки вопросов, очень хотелось узнать, как Женя попала в эту своеобразную семью, и каким образом задействован в этом таинственный Ганс. Но, разумеется, я прикусил язык. Всему свое время, в том числе и вопросам.

– Прошу к столу! – хозяин дома гостеприимно простер руку. – Отобедаем, чем бог послал.

Стол, стоявший в середине зала, мог запросто вместить два десятка человек – деревянный, бурый, с позеленевшими бронзовыми заклепками – под старину. И еще: стол был девственно пуст, ни малейших признаков обеда на его поверхности не наблюдалось. Бог в этот день, как мне показалось, оказался скуповат. Однако Александр Пантелеевич без малейшего смущения отодвинул один из стульев – тяжелый, с высокой спинкой и бархатной подушкой, и уселся на него с видом совершенно довольным, расставив крепкие военные ляжки. Рядом села Варвара Тимофеевна, скромно сложила руки на коленях. Женя, нисколько не тушуясь, обогнула стол и села ровно напротив Варвары Тимофеевны. Все, что оставалось мне – приземлиться на место против начальника колонии.

– Вы, Митя, пьете какое-нибудь вино? – обратился ко мне Рыкало. – Или, к примеру, водочку предпочитаете?

Я думал ровно секунду.

– Не пью я алкоголя, Александр Пантелеевич. Не любитель, знаете ли. Вот водички холодной выпил бы, или квасу.

Варвара Тимофеевна посмотрела на меня с педагогическим одобрением. Женька бросила косой взгляд и скептически хмыкнула. А Рыкало пригладил пальцем пышные усы и степенно произнес:

– Значит, правильный вы человек, Митя. У нас в семье, знаете ли, царит культ трезвости. И вина у нас даже нет – это я вас спросил ради интереса, а то, если бы захотели, пришлось бы отказать. Только не подумайте, что трезвый я по идеологическим соображениям. Алкоголик я, значится, хронический. Лечился десять лет назад, а то бы, наверное, не было меня уже в живых. И с тех пор – ни капли в рот. И я, и все мои близкие.

Такие вот сразу подробности.

– Это, наверное, способствует служебной карьере? – спросил я. – Непьющие офицеры в вашем кругу деятельности, как мне кажется, встречаются редко.

– Да ничего подобного! Наоборот, важная компонента успеха в нашем деле – выпить в нужное время с нужным человеком. И ведь не просто выпить, а напиться, извиняюсь, в зюзю. – Полковник посмотрел на часы, недовольно покачал головой. – Но я эту тенденцию переломил. Как только стал начальником ИК[6], сразу завел правило: напился на работе – катись на все четыре стороны. Восемь человек выгнал, в том числе одного подполковника, довел меня до белого каления, алкаш, хотя дело свое знал. Меня, значится, уж и в ГУФСИН[7]по области вызывали, и упрашивали, и склоняли по-всякому, но я на своем настоял. И вот результат: наша колония – лучшая по экономическим показателям в области.

– Поздравляю, – глупо сказал я, ничего более умного в голову не пришло.

– Да где же обед?! – Рыкало в очередной раз посмотрел на часы. – У меня через час совещание! Что там Алёнка, спит, что ли? Иди, мать, подгони ее, дай ей хороший тычок в холку.

– Давайте я сбегаю, Алексанпантелеич, – встрепенулась Женя. – Может, случилось у нее там чего? Помогу ей.

– Ну давай, – разрешил Рыкало, начальственно махнув толстыми пальцами. – А то даже перед гостем неудобно.

Ага… Я, значится, гость, а Женька, значится, нет. Мне стало немножко завидно. Я захотел быть своим здесь, в этом чудном месте. По-настоящему своим.

Меня часто приглашают в отдаленные медвежьи углы нашего края. Благодарные пациенты приглашают, и родственники благодарных пациентов – тоже. Зовут на далекие охотничьи заимки, на речки в глуши, где немерено комаров, но еще больше – окуней и щук, зовут на пасеки в тихой деревне и в престижные загородные дома, где есть отличные бильярдные столы – играй сколько хочешь. А я соглашаюсь редко… да что там, почти никогда не соглашаюсь. Обижаю при этом пациентов, но не могу по-другому. По натуре своей я городской обитатель, куда естественнее чувствую себя в Барселоне или в Кельне, чем в лесной скособочившейся избушке. И к тому же дела, дела… Опять же, нужно беречь пальцы. Пальцы хорошего хирурга – сродни пальцам скрипача, его гордость, его забота и боль. Не дай бог засадить большую занозу под ноготь – неделю не сможешь работать полноценно. Не приведи господь натереть мозоли веслами или топором – кожа рук одеревенеет и потеряет чувствительность. Когда я работал на Некрасова, мог позволить себе всякое – молотить по мордам спарринг-партнеров, отжиматься на кулаках и бить в мешок с песком. Теперь для меня такое – табу. Снова табу.

Легкая Женечка вспорхнула со стула и умчалась куда-то. Рыкало снова глянул на часы.

– Значится, вы, Дмитрий, хирург? – спросил он.

– Хирург.

– Хреновая у вас работа, – заявил вдруг он. – В смысле, тяжелая. Я бы такой не захотел.

– Ну что же, каждому свое. Я бы, например, не стал работать начальником исправительной колонии.

– А я бы – хирургом. Насмотрелся я на ваше дело… – Варвара Тимофеевна предупредительно ткнула Рыкало острым локтем в ребра, но он лишь дернул плечом. – Дай сказать, Варя. Ребенок у меня заболел, понимаете? Сколько лет назад это было, а все равно сердце болит, как ножом по нему режут. Саркома оказалась. Ребенок – понимаете, Митя, и вдруг саркома Юинга, – полковник четко выговорил медицинские слова. – Сперва я верить не хотел, потом плакал слезами. Целый год в больнице, операций три штуки было. Я тогда перед хирургами чуть ли не на коленях ползал: спасите мое чадо, ребеночка моего любимого, все деньги отдам, все что угодно для вас сделаю. А они… Что они могли сделать? Тяжелая стадия, говорят, операция не помогает. Тогда я злился на вас, хирургов, а теперь уже понимаю вас…