В конце концов я отозвал Аврама в сторону:

– Ты уверен, что это разумно? Похоже, эта посудина готова в любой миг пойти ко дну!

– Мы, конечно, можем выгрузиться здесь и ждать появления другого корабля. Но в это время года такое маловероятно, – ответил мой спутник. – К тому же нет гарантии, что следующий корабль окажется лучше.

Я почесал зудящий волдырь на шее – один из бесчисленных волдырей, покрывавших каждый квадратный дюйм моей открытой кожи. В низовьях реки кусачие насекомые сделались совершенно несносными – их атаки были намного хуже всего, что мне доводилось испытывать прежде. Они беспрерывно пожирали нас и днем, и ночью. Мы мазались прогорклым жиром из медвежьих припасов, а наши лодочники разводили большие дымные костры, но помогало это мало. Лица и кисти рук у всех нас раздулись от бесчисленных укусов и покрылись волдырями. Я даже поежился при одной только мысли о том, что придется еще несколько дней сидеть здесь у причала в ожидании корабля, который, может быть, не придет вовсе, и продолжать кормить собой всю эту ненасытную тучу. И тут, словно соглашаясь со мною, сердито взревел тур. По его бокам и шее текли струйки крови, сочась из язв, оставленных местной разновидностью оводов размером с мой ноготь, особенно досаждавших скотине.

– Хорошо, – сказал я драгоману, – договаривайся об оплате и условиях. И позаботься о том, чтобы мы вышли отсюда как можно скорее.

Как выяснилось, Протис не зря хвастался умением обращаться с подъемными машинами. Вместе со своими матросами он приспособил на носу короткую прочную мачту: так, чтобы она была наклонена за борт корабля. Потом они соорудили сложную систему канатов с блоками, надежно закрепили в ней клетку с огромным тяжелым животным, подняли ее и поставили на палубу сразу позади главной мачты. Затем была поднята и помещена на носу клетка с белыми медведями. После этого наш юный капитан приказал распилить самую маленькую из лодок, на которых мы спускались по реке, пополам и поднять одну половину на палубу. Корабельный плотник нарастил ее борта досками, наглухо заделал открытый конец и заново проконопатил щели, превратив лодку в чан, где должна была храниться вода для нашего зверинца. Тем временем спутники Аврама обыскивали окрестности в поисках провианта. В порт доставили несколько телег травы и сена, а также живых кур в корзинах для медведей, кречетов и собак. Когда все было готово, раданит расплатился с нашими лодочниками, и три оставшихся суденышка помогли престарелому кораблю Протиса выйти на середину реки. Там подняли большой потертый парус, он ухватил береговой ветерок, и мы медленно двинулись к морю, благоухая, как скотный двор, и оставляя за собой на мутной воде след из клочьев сена.

– Я бывал там уже десяток раз, и никогда не было никаких трудностей, – хвастливо заявил Протис.

Мы стояли рядом на палубе. Шло второе утро морского плавания – прекрасное утро. Ветерка как раз хватало на то, чтобы надувать парус, сверкающее под ярким солнцем море было ярко-синим – гораздо синее, нежели все, что мне доводилось видеть в северных водах. За кормой неотступно вилась стая чаек: они опускались к самой воде всякий раз, когда кто-нибудь из наших матросов выплескивал за борт очередное ведро. Как и следовало ожидать, корпус дряхлого кораблика Протиса довольно быстро набирал воду.

– Помню, ты говорил, что твои предки из поколения в поколение были мореходами? – спросил я, чтобы завязать разговор.

– Как и в любой семье Массалии, и я горжусь этим. Родители дали мне имя в честь основателя города. – Наш юный капитан любил поболтать и, стоило ему заговорить, уже не умолкал. – Первый Протис прибыл из Греции еще на заре времен, он был купцом и бросил якорь в уютной бухте на побережье. Его полюбила дочь местного вождя, они поженились, и с тех пор они сами и их народ процветали. Вокруг той самой бухты и выросла Массалия. В моей семье издревле один из сыновей носит имя основателя города.

– Значит, твой отец тоже звался Протисом?

Моряк кивнул.

– Но это не принесло ему счастья. Он утонул вместе с кораблем во время неожиданного жестокого шторма, когда я был еще младенцем. Морскому делу меня учил дед. Сейчас он, конечно, на покое. Его глаза ничего не видят.

Этим и объясняется возраст корабля, подумал я. Протис, несомненно, унаследовал его от деда, который пустил судно в работу после того, как второй, более новый семейный корабль утонул.

– Слепота – тяжкая участь для любого, – сочувственно заметил я.

Юный капитан печально улыбнулся. Судя по всему, он по-настоящему любил деда.

– Это худшее, что может приключиться с моряком. Нам нужно очень хорошее зрение. Ведь мы большей частью плаваем вдоль берегов или с одного острова на другой, который виден на горизонте. – Молодой человек указал налево. – Сейчас мы забрали дальше в море, так безопаснее, но все равно постоянно идем в виду гор.

Судя по количеству парусов, которые двигались вдоль берега в обоих направлениях, так плавали все местные капитаны. На Средиземном море, где корабли переходили из одного порта в другой, находящийся достаточно близко, вряд ли было много таких мастеров, как Редвальд, который напрямик, через море, привел корабль из Дорестада в Каупанг.

– Мы так всю дорогу до Рима и будем идти в виду берегов? – спросил я, пытаясь представить себе то, что видел в итинерарии Аврама.

– Будут один-два участка, где мы не будем видеть гор, потому что местность там низинная. Там мы будем отходить дальше от берега и идти к месту назначения более прямым курсом, – пояснил капитан.

Один из моряков, занятых выкачиванием воды, поставил ведро на палубу, подошел к нам и что-то сообщил Протису на незнакомом мне, возможно греческом, языке.

– Отлучусь ненадолго, – сказал мне мой собеседник. – Нужно кое-чем заняться.

Он торопливо прошел вслед за моряком по палубе к главному люку, ведущему в трюм. Я видел, как он быстро и ловко спустился по лестнице и появился внизу через несколько минут. Вид у него был растерянный.

– Что-то случилось? – спросил я.

– Ничего серьезного, – бодро ответил он и, повернувшись к кормчему, отдал ему приказ. Тот немного повернул руль, и корабль начал приближаться к земле. – Всего лишь предосторожность, – объяснил он. – Команда не успевает вычерпывать воду из трюма.

С полчаса мы стояли рядом в молчании, которое вовсе не было тягостным. Я наслаждался теплом солнечных лучей, приятно согревавших мое тело, слабым покачиванием корабля под ногами и ощущением того, что без всяких усилий с моей стороны приближаюсь к месту назначения. Мою мечтательность вспугнул крик кого-то из черпальщиков: в этом голосе определенно слышался испуг.

Протис снова зашагал к люку, скинул башмаки и опять исчез под палубой. На сей раз он задержался там дольше.

Я понял, что случилась какая-то серьезная неприятность. Палубные матросы, собравшиеся около люка, обменивались встревоженными взглядами. Впередсмотрящий покинул свой пост на носу и присоединился к товарищам.