- Похоже, это самая высокая точка усадьбы.

Внезапный порыв ветра вырвал из волос Виолы ленту и закружил ее в воздухе. Айрис побежала за лентой, схватила ее и принесла сестре. Собрав волосы, Виола улыбнулась.

- Давай-ка поторопись, - взмахнула рукой Айрис: - Хочу тебе кое-что показать.

Чего она еще не видела? Виола посмотрела вниз, и у нее перехватило дыхание. Внизу простирались желто-красные холмы, колосящиеся пшеницей поля и стражи земель и аллей - кипарисы. Под каменными стенами, которые люди возвели, чтобы защитить свои мечты и будущее, густели заросли кустарника. Виола глубоко вздохнула. Казалось, она растворялась в этом месте. Сердце ее сильно застучало.

- Вон там, внизу, Вольтерра.

- Какая красивая!

Похоже, до города рукой подать. Она еще немного полюбовалась видом и обернулась к сестре:

- Может, погуляем там вместе?

- Правда?

- Конечно.

- Я за, - улыбнулась Айрис. - Может, и второй велосипед найдется. Надо спросить у Габриэля.

- Что ты в нем нашла? - состроила гримаску Виола.

- Что ты имеешь в виду? - удивленно взглянула на нее сестра и тепло улыбнулась. - Он добрый, умный, а еще мне нравится его борода.

- Я тебя умоляю! Меня сейчас вырвет.

- Перестань! И потом, ты несправедлива, - Айрис обиженно прищурилась.

- К нему или его бороде?

- Не смешно. Думай, что хочешь. Мне он нравится, и точка.

С неприятным чувством Виола уселась возле Айрис. Похоже, ей вечно удавалось все испортить:

- Что ты ешь?

- Лимонные карамельки.

- Вкусные?

Айрис протянула ей конфету. Виола взяла ее, развернула и сунула в рот. Какое-то время они вертели во рту карамельки, размышляя каждая о своем.

- Думаешь, он вернется?

- Папа? Не знаю. Он был не очень-то доволен, что мы решили остаться с бабушкой.

- А знаешь, что я думаю? Мне плевать на его мнение, - выдала Виола. -На меня он никаких прав не имеет. Ты другое дело. Могла бы и поехать с ним.

- Я осталась ради бабушки, - спрятав руки в карманы, Айрис встала. - И ради себя самой тоже. С какой стати мы должны жить, как они за нас решили? У нас есть право знать. Даже бабушка, кажется, прячется за стенами, как эта усадьба.

Она помолчала:

- Но ведь мы не виноваты, так?

- Ради бога, нам было-то по два года! - вспылила Виола. - Что такого мы могли натворить?

Она нервно провела пальцами по волосам, от чего они только сильнее растрепались.

- Как тебе только в голову такое пришло! Ну и бред! - раздраженно добавила она.

- Мало ли, что могло произойти, - отвела глаза Айрис.

- А по-моему, ты просто наслушалась историй про сестер Донати.

- Думаю, все это связано. Помнишь, что нам бабушка рассказала? Про сестер и историю с прохожим и тысячелетней розой?

Айрис кивнула.

- По-твоему, она и правда существует? Тысяча лет - это очень много...

- Может, это просто выражение такое, но все возможно. Розы -долголетние растения. Один стебель пускает новые ростки, и с каждым годом засохшие ветви сменяются свежими побегами. Если роза существует, у нее. должно быть, огромные сучковатые корни, - она кое о чем вспомнила и удивленно распахнула глаза. - А ты знаешь, что позади виллы, у самой ограды, висит колокол?

- Впервые слышу.

Виола принялась чертить на земле рисунок:

- Он висит на такой вот арке, а своды оплетает древняя роза. Только веревка, чтобы звонить, куда-то пропала. Колокол очень древний, гораздо древнее, чем ограда усадьбы.

- Откуда ты знаешь?

- Стефан сказал.

- По-моему, он все знает, - поджала губы Айрис. - Про папу, про бабушку.

- Он не расколется, я уже пыталась, - покачала головой Виола.

Обеим было ясно, что Стефан очень привязан к Джулии Донати. Задумавшись, они помолчали. Виола отбросила веточку, которой рисовала:

- А что, если все связано с самим садом?

- Что все?

- Проблемы Джулии и родителей. Взять хоть пергамент, который она нам подарила: важен не девиз, а карта сада. На ней сад такой, каким был много веков назад.

- Да, знаю, - Айрис взглянула в направлении виллы и указала на чью-то крохотную фигурку. - А вон и бабушка идет.

- Куда это она?

- Не знаю. Давай пойдем за ней.

Мимо по коридору сновали люди. Нервно поерзав на стуле, Габриэль посмотрел на листья, что держал в руке. Что же за болезнь постигла Спинозу? Анализы почвы ничего не дали, а сад тем временем неотвратимо гибнул.

Месяцами он проводил анализы и исследовал сад, но все впустую. Оставалось лишь сдаться перед очевидным фактом - по всем показателям сад должен быть здоров. Он точно что-то упустил из виду. Нелегко было признать поражение. Всегда непросто столкнуться с собственным бессилием. Но Габриэль знал, что бывает и хуже. Профессор Джованни Мартелли - лучший в своем деле. Возможно, он сможет помочь.

- Петрович?

- Это я, - он поднялся и поглядел за спину ассистента. Габриэль узнал его: это был Антонио Ландини. Не самая приятная встреча.

- Если ты ищешь профессора, то можешь расслабиться.

Черт возьми. Он вовсе не так себе все это представлял.

- Почему это?

Ландини поднял бровь. У него были высокомерное выражение лица, маленькие близко посаженные глаза и неизменная ледяная улыбка. Все в нем было квадратное, от стрижки ежиком до пиджака.

Может, он еще и галстук крахмалит? Габриэль едва сдержал улыбку, вспомнив, как еще в университете с друзьями подшучивал над рубашками у Антонио Ландини. Ландини происходил из одной из самых влиятельных семей Флоренции - просто воплощение лощеного красавчика. Несколько лет назад девушка, в которую Габриэль воображал себя влюбленным, бросила его ради типа вроде Антонио. И он в какой-то мере мог ее понять. Такие, как Ландини, вращаются в обществе, которое не терпит инакомыслия, ведь так просто и удобно плыть по течению. Габриэль же никогда не любил приспосабливаться.

С каких это пор Ландини устанавливает тут правила? Он твердо выдержал взгляд ассистента:

- Время профессора на вес золота.

- И он не станет тратить его на таких, как ты, - говорил взгляд Ландини.

Габриэль встал и, слегка улыбнувшись, повернулся к нему спиной. Он не позволит этому придурку вывести его из себя. Вопреки тому, что думали о нем окружающие, видящие только длинные волосы да татуировки, Габриэль избегал ругани и драк. Насилие не выход. Его можно применять лишь в целях самозащиты и только тогда, когда другого выхода нет.