В доме непривычная тишина. Он идет в гостиную, гадая, куда подевалась обычно шумная Сюзанна, и с удивлением обнаруживает сидящих на диване Скотта и Маккинли. И никаких следов его домочадцев. Такое впечатление, будто они его поджидают.

— Джентльмены… А, Джон, прошу прощения, сегодня мы не ждали гостей.

Скотт сидит, опустив глаза и поджав узкие губы.

Разговор начинает Маккинли. Голос его трезв и тверд.

— Сегодня мы не в качестве гостей.

Нокс понимающе кивает и закрывает за собой дверь. На мгновение ему приходит в голову все отрицать, настаивая, будто по пьяной лавочке Маккинли послышалось то, чего не было, но он тут же отбрасывает эту мысль.

— Несколько дней назад, — продолжает Маккинли, — вы утверждали, будто не возвращались на склад, так что я и Адам были последними, кто видел арестанта. Адам был наказан за то, что оставил дверь незапертой. Однако сегодня вы рассказали мне, что своими глазами видели арестанта, после того как я ушел от него.

Он откидывается на диване, источая удовлетворение охотника, поставившего тщательно сконструированный силок. Нокс смотрит на Скотта, который, на мгновение встретившись с ним взглядом, тут же отводит глаза. Нокс чувствует, как его снова захлестывает предательская волна смеха. Может, он и впрямь сходит с ума. Интересно, если он начнет сейчас говорить правду, сможет ли вообще когда-нибудь остановиться?

— На самом деле я только сказал, что собственными глазами видел, как воплощается в жизнь ваше представление о правосудии.

— Так вы этого не отрицаете?

— Да, видел, и это было отвратительно. Поэтому я принял меры, чтобы избежать гнусной пародии на правосудие. На которую вы только и способны.

Скотт смотрит на него так, словно прежде не верил, но теперь находит в себе мужество, чтобы вставить слово:

— Вы хотите сказать, что… дали арестанту уйти?

Он кажется возмущенным донельзя.

Нокс делает глубокий вдох.

— Да. Я решил, что так будет лучше всего.

— Вы что, совсем спятили? У вас нет полномочий на подобные действия! — Это Скотт, у которого такой болезненный вид, словно он поел зеленого картофеля.

— Мне кажется, я здесь все еще мировой судья.

Маккинли неодобрительно кряхтит:

— Это дело Компании. Я за все отвечаю. Вы умышленно извращаете отправление правосудия.

— Это не дело Компании. Вы стремились сделать его таковым. Но если бы Компания действительно имела к этому какое-то отношение, правосудие должно было бы стать еще более беспристрастным. А о каком беспристрастии можно говорить, пока вы держите взаперти этого человека?

— Я намерен выставить против вас обвинение за такое самоуправство. — Маккинли весь побагровел и дышит глубоко и часто.

Нокс отвечает, изучая заусеницу на ногте большого пальца левой руки:

— Что ж, вы вольны поступать, как считаете нужным. Я отсюда никуда не денусь. А вот что касается вас… Мне кажется, вам самое время подыскать себе другое жилье в этом городе. Не сомневаюсь, что мистер Скотт окажет вам содействие в этом вопросе, равно как и во многих других. Доброго вечера, джентльмены.

Нокс встает и отворяет дверь. Оба гостя тоже поднимаются и проходят мимо него: Маккинли, устремив взор куда-то в коридор, Скотт, опустив глаза в пол.

Нокс смотрит на захлопнувшуюся за ними входную дверь и прислушивается к скрипучей тишине, воцарившейся в доме. До него смутно доносится, что, прежде чем удалиться, парочка остановилась и тихо переговаривается. Он не чувствует ни страха, ни сожаления по поводу совершенного. Стоя в неосвещенной прихожей, Эндрю Нокс ощущает три вещи одновременно: некую трепетную раскрепощенность, как будто неожиданно развязалась петля, всю жизнь затянутая на его шее; желание повидаться с Томасом Стерроком, который сейчас кажется единственным человеком, способным его понять; тот факт, что впервые за долгие недели его совершенно не мучит боль в суставах.

Еще два дня снег валит без перерыва, и каждый день холодней предыдущего. Утром Джейкоб и Паркер уходят и возвращаются с тремя птицами и зайцем. Бог знает, как они умудрились разглядеть их в такую непогоду. Это немного, но жест хороший, поскольку норвежцам приходится кормить столько дополнительных ртов.

Я подолгу сижу у постели Фрэнсиса, хотя он почти все время спит или притворяется, что спит. Он беспокоит меня, как и его поврежденное колено, которое опухло и явно болит. Пер, утверждающий, будто обладает некоторыми познаниями в медицине, сказал, что перелома нет, но растяжение сильное, и лучшее здесь лекарство — время. Терпеливыми расспросами — сам Фрэнсис нисколько мне не помогает — я ухитряюсь выяснить некоторые подробности его путешествия, и меня поражает и трогает, как далеко он сумел добраться. Интересно, гордился бы им Ангус, если бы узнал. Пока я не пришла, за Фрэнсисом в основном ухаживала женщина по имени Лина, но теперь я приняла эти обязанности на себя. Кажется, она не слишком обрадовалась моему появлению и, похоже, меня избегает, хотя я видела, как она в амбаре напротив что-то горячо обсуждает с Паркером. Даже не представляю, о чем они могут друг с другом говорить. Должна признаться, что в голову мне полезли нескромные мысли: в конце концов, она единственная здесь незамужняя женщина, хоть бы и не по своей вине. При этом она, безусловно, весьма привлекательна, пусть и непривычно смугла. Когда мы знакомились, она одарила меня весьма неприязненным взглядом. Я поблагодарила ее за столь трепетную заботу о Фрэнсисе, и она возразила на превосходном английском, но с непонятной мне угрюмостью, что ничего, мол, особенного. Затем я сообразила, что с моим появлением она вернулась к своим рутинным обязанностям, а по причине ее вдовства ей приходилось подчиняться приказам замужних женщин. Фрэнсис говорит, что она была очень добра к нему, и вообще тепло о ней отзывается.

Муди, а чаще Джейкоб сидят за дверью на страже, как будто ждут, когда я завизжу, что Фрэнсис напал на меня, после чего ворвутся и спасут мне жизнь. Я пересмотрела свое первое впечатление о мистере Муди. В Дав-Ривер он казался добрым, застенчивым и неохотно исполняющим обязанности законника. Теперь в нем появилась раздражительная нетерпеливость. Он принял на себя бремя власти и несет его без всякого милосердия. Я просила его дать мне возможность поговорить с ним наедине. Пока ему удается этого избегать под предлогом исполнения служебных обязанностей. Но после двух дней непрерывного снегопада всем ясно, что нет у него никаких дел, кроме ожидания, и я вижу по его глазам, как он размышляет, не придумать ли очередной предлог.

— Очень хорошо, миссис Росс, — наконец сдается он. — Почему бы нам не пройти… э-э… в мою комнату.

Я иду вслед за ним по коридору, а навстречу нам проходит Лина и провожает Муди неприязненным взглядом.

Комната Муди имеет столь же монашеский вид, что и моя, только здесь повсюду разбросаны его вещи, словно его только что обокрали. Он смахивает со стульев одежду и швыряет ее на кровать. Когда я сажусь, то замечаю на столе конверт, адресованный мисс С. Нокс. Это мне кажется занятным. Уверена, что для моих глаз он не предназначался; моя уверенность тут же находит подтверждение, так как Муди торопливо сгребает все бумаги в кучу. Некоторое время он суетится, пытаясь навести хоть какое-то подобие порядка, и при иных обстоятельствах я бы ему посочувствовала. Он всего на несколько лет старше Фрэнсиса и совсем недавно один-одинешенек прибыл в эту страну.