Виола заглядывает ему в глаза и начинает говорить своим голосом, пытаясь как можно ясней донести мысль:

— Предупреди их, Уилф. Пожалуйста! Сюда действительно идет армия, и люди должны подготовиться.

Уилф в ответ только мычит, подстегивает быков и сворачивает в сторону Брокли-фоллз. Даже не оглядывается ни разу!

Несколько минут мы смотрим ему вслед, а потом возвращаемся на свою дорогу.

— О-о… — стонет Виола, на ходу разминая ноги.

— Знаю. Мои тоже болят.

— Думаешь, он был прав? — спрашивает Виола.

— Насчет чего?

— Насчет того, что армия увеличивается. — Она снова изображает его говор: — Идет и растет, идет и растет.

— Слушай, как тебе это удается? Ты ведь не местная!

Виола пожимает плечами:

— Мы с мамой часто играли в такую игру: рассказывали одну историю голосами разных персонажей.

— А меня можешь изобразить? — настороженно спрашиваю я.

Она ухмыляется:

— Вздумал пабиседовать сам с собой?

Я хмурюсь:

— Ни капельки не похоже.

Мы идем дальше, оставляя Брокли-фоллз позади. Ехать на телеге было здорово, но поспать нам не удалось, и теперь, как мы ни стараемся, бежать не получается. К тому же нас греет мысль, что благодаря зверям мы сумели оторваться от армии.

Может, и да. А может, и нет. Но угадайте, что происходит через полчаса?

Начинается дождь.

— Зря люди не слушают Уилфа, — поднимая голову к небу, говорит Виола.

Дорога теперь снова идет вдоль берега реки, и скоро нам попадается более-менее закрытое местечко, где можно переждать дождь. Мы перекусываем и ждем, когда он остановится. Если он не перестанет в ближайшее время, придется идти прямо так. А я ведь даже не посмотрел, есть ли в моем рюкзаке макинтош.

— Что такое макинтош? — спрашивает Виола, когда мы садимся между двумя деревьями.

— Плащ. Ну от дождя, — отвечаю я, роясь в рюкзаке. Эх, нет мака. А жаль. — Что я тебе говорил про подслушивание чужих мыслей?

Сказать по правде, я все еще чувствую себя в безопасности, как бутто вокруг до сих пор звучит песня зверей. Пусть на самом деле я ее больше не слышу — звери остались за много миль отсюдова, — но я напеваю ее сам, пытаясь вспомнить то чувство общности и единения, чувство, когда кто-то рядом говорит тебе, что ты Здесь.

Жуя сушеные фрукты из пакетика, я смотрю на Виолу.

И вспоминаю про мамин дневник.

Значит, они рассказывали друг другу истории чужими голосами.

Выдержу ли я, если услышу мамин голос?

Виола сминает пустой пакетик:

— Больше фруктов нет.

— У меня осталось немного сыра, — говорю я, — и вяленой говядины. Но лучше бы начать искать еду по дороге.

— То есть красть? — уточняет Виола, вскидывая брови.

— То есть охотиться, — отвечаю я. — Но и красть тоже, если придется. А вапще я знаю, какие дикие ягоды и коренья можно есть. Только коренья надо сперва отварить.

— М-м… — Виола хмурится. — На космических кораблях охоте не учат.

— Могу показать тебе, как это делается.

— Давай! — с деланым воодушевлением говорит Виола. — Но разве для охоты не нужно ружье?

— Хорошему охотнику нет. Кроликов можно ловить и силки. Рыбу — с помощью бечевки. А с помощью ножа можно ловить белок, хотя мяса у них мало.

— Лошадь, Тодд! — тихо лает Манчи.

Я смеюсь — впервые за целую вечность. Виола тоже.

— Мы не будем охотиться на лошадей, Манчи. — Я глажу его по голове. — Вот глупый!

— Лошадь! — повторяет он и встает, глядя на дорогу в том направлении, откуда мы пришли.

И нам уже совсем не смешно.

По дороге кто-то скачет — он еще далеко, но несется на всех парах.

— Может, это из Брокли-хиллз? — с надеждой и сомнением в голосе спрашивает Виола.

— Брокли-фоллз, — поправляю ее я. — Прячемся, живо!

Мы быстро собираем сумки. Вокруг нас узкая рощица, вклинившаяся между дорогой и рекой. Перейти через дорогу мы не решаемся, а поскольку сзади река, нам остается только спрятаться за большое поваленное дерево. Собрав последние вещи, мы залезаем за него, и я сжимаю Манчи между коленей. Отовсюду брыжжет дождь.

Я достаю нож.

Топот копыт все ближе и ближе…

— Вседник один, — шепчет Виола. — Это не армия.

— Ага, — отвечаю я, — но как быстро он скачет!

Тук-дук, тук-дук, тук-дук

… Между деревьями уже видно скачущий силуэт. Он несется по дороге невзирая на дождь и наступление темноты. С хорошими вестями так не торопятся, верно?

Виола оглядывается на реку:

— Ты плавать умеешь?

— Ага.

— Молодец, — говорит она. — А я вот нет.

Тук-дук, тук-дук, тук-дук…

Я начинаю слышать легкий Шум всадника, но копыта пока стучат громче.

— Лошадь! — говорит Манчи, зажатый между моими коленями.

Вот он, Шум: как бутто треск между ударами копыт о землю. Мгновенные вспышки. Части слов: дорог… и па… и глуп… и всякое прочее.

Я крепко стискиваю рукоять ножа. Виола больше ничего не говорит.

Тук-дук, тук-дук, тук-дук…

Быстрее… и сумерки… и пристрелить…

Конник сворачивает и мчится по дороге уже в ста метрах от нас.

Тук-дук, тук-дук…

Нож поворачивается в моей руке, потомушто…

Пристрелю всех… и Она была аппетитненькая… и темень какая…

Тук-ДУК…

Кажется, я узнаю этот Шум…

ТУК-ДУК, ТУК-ДУК, ТУК-ДУК…

Он все ближе и ближе, почти что…

И тут сквозь топот копыт, шум дождя и плеск реки раздается отчетливое Тодд Хьюитт? Мысль ясная, как день.

Виола охает.

И наконец-то я вижу, кто это.

— Младший! — лает Манчи.

Это мистер Прентисс-младший.

Мы вжимаемся в бревно еще сильней, но пользы от этого никакой, потомушто всадник дергает на себя поводья, и конь резко встает на дыбы, чуть не сбрасывая хозяина на землю.

Но только чуть.