серьезно? Разве может стать хуже? Когда нам было примерно по тринадцать, Ридли начал проносить джин-тоник на школьные мероприятия, выдавая его за газировку. Мне тогда не очень хотелось в этом участвовать. Не знаю, может, из-за того, что Логан проводил со мной много времени, а он точно сдал бы меня маме с папой. Они бы психанули (лицемерно, должна сказать, потому что они тоже иногда напиваются). Потом Ридли, Меган и все остальные, кого я знаю, внезапно начали брутально пить чистую водку, по-видимому, пропустив стадию сидра и пива.

Мама говорит, что я не могу пригласить Меган и Ридли на вечеринку. Я это понимаю. Я знаю, почему она их ненавидит. Я их тоже ненавижу.

Вроде бы.

Но я хочу, чтобы они пришли на вечеринку. Я хочу, чтобы Меган была там. Она должна увидеть все это, увидеть мою жизнь и узнать, что она могла бы разделить со мной, но не разделит, так как кипит от зависти и не может просто порадоваться за меня. Так странно, что я не разделяю с ней случившееся, учитывая, сколько всего мы делили раньше. Секреты, ветрянку, влюбленности, расчески, домашнее задание, блески для губ. Этот список бесконечен. Мы и создавали всякое: воспоминания, браслеты дружбы, духи с запахом розы в банках из-под варенья. А Ридли? Ну, мы столько всего делали вместе. Мы уютно устраивались на диване, смотря мультфильмы Disney и убеждая себя, что они нравятся нам только из-за ностальгии, хотя на самом деле обожали их. Мы играли в Рулетку куриных крылышек в Nando’s[7], вместе ездили на рождественский шоппинг в Лондон, мы вместе пошли на наш первый концерт.

Мы сделали ребенка.

Мне, наверное, нужно поговорить с Ридли. Хотя как я скажу ему? Меня это убивает, но – я так сильно по нему скучаю. Это так некруто, что я не начала его просто люто ненавидеть. До этого момента я не знала, что можно одновременно любить и ненавидеть человека. Я скучаю по ощущению легкости, когда я с ним. По тому, как он двигается – непринужденно и свободно, – по его густым волосам, темным и вьющимся. По закинутому на его плечо рюкзаку. Раньше я так же обыденно, естественно прислонялась к другому его плечу. Я скучаю по ощущению его рук на мне. Я скучаю по тому, как он откидывает голову, когда смеется, обнажая свой выступающий кадык. Самый лучший его смех – когда я его рассмешила. Я скучаю по нашим разговорам.

– Чего ты боишься больше всего? – он спросил меня об этом, покрывая поцелуями мою ногу вверх до бедра. Его губы были нежными, мягкими, но и такими горячими. В тот момент я не боялась ничего. Не было никаких страхов. Он делал меня бесстрашной.

– Странный вопрос, – заметила я.

– Да, наверное, – улыбнулся он. – Я надеялся, что ты скажешь – потерять меня, – он выглядел скромным, робким. Я расплылась в улыбке.

– Да, так и есть, – ответила я, подыгрывая ему. Он приблизился ко мне и поцеловал. Между его поцелуями я пробормотала:

– Я боюсь потерять тебя и больше никогда не повторить этого.

Он на мгновение перестал меня целовать и уставился на меня с восхитительной напряженностью, сверля своими темными глазами, словно знал меня вдоль и поперек.

– Тогда ты точно в безопасности. А это все, чего я хочу. Я хочу защищать тебя всегда.

Подход пещерного человека, но это беспокоило меня меньше, чем должно бы.

Наши разговоры были из тех, которые мы не могли бы завести ни с кем другим, даже с Меган. Я скучаю по затхлому запаху его яиц. Очевидно, я и ненавижу его тоже.

Или, может, не очевидно.

Совсем нет.

– Пап, ты пригласишь Дженнифер и Фреда на вечеринку? – спрашиваю я, пока мы изучаем карту Сары и запланированный ей распорядок вечера.

– Твоя мама не хочет.

– Да, но они извинились, ведь так? И признались, что не участвовали в лотерее.

– Думаешь, мне стоит их простить?

Папа не отрывает взгляд от плана. Он отмечает рекомендацию карандашом, меняя местами прилавок с крепами и будку с тако, чтобы все сладкое было с одной стороны большой палатки, а соленое – с другой. Я не уверена, что должно быть разделение, но не хочу с ним об этом говорить, чтобы не уходить от темы. Из-за того, что он кажется увлеченным чем-то другим, я осмеливаюсь признать:

– Возможно.

– Что, если они возьмут с собой Ридли? Ты хочешь его увидеть?

– Господи, нет, пап. Ни за что.

Да. Да, больше всего на свете.

– Ну, то есть если они его возьмут, я не против, но я не хочу его увидеть.

Теперь папа смотрит на меня. Непрерывно. Не мигая, он что-то ищет в моем лице. Что бы он ни искал, он, вероятно, доволен, потому что говорит:

– Может быть, я их приглашу, если ты не против.

Я пожимаю плечами. Папа меня понимает.

26

Лекси

Понедельник, 20-е мая

Я выглядываю в окно и вижу, что темно-серая туча, которая нависала весь день, теперь раздулась, растянувшись на все небо. Скоро пойдет дождь. Я задумываюсь, насколько сегодня продвинулась моя семья. Джейк, Эмили и Логан помогают поставить палатку на месте вечеринки. Точнее, если бы это было правдой, я тоже была бы там, помогая им. На самом деле они стоят и наблюдают, как другие люди стригут поле, ставят палатку, выкладывают внутри нее танцпол. Я не присоединилась к ним, потому что не хочу поощрять в наших детях бездействие и усиливающееся убеждение, подпитываемое Джейком, что они могут заплатить другим, чтобы те делали все за них.

Теперь у нас есть уборщица, и она еще гладит нам вещи. Она очень милая женщина, и я уверена, что Джейк прав – я, наверное, привыкну к тому, что кто-то другой моет мой унитаз и занимается стиркой. Когда-нибудь. Я не могу отрицать, что наш дом никогда не был чище. Он безупречен, потому что похорошел от двух тщательных уборок на этой неделе, первую из которых провела я перед приходом уборщицы.

Как бы Джейк ни любил свою новенькую Ferrari, доставленную на прошлой неделе, он не моет ее сам. Вчера он вызвал специалиста, чтобы помыть ее внутри и снаружи, хоть она была всего лишь чуточку неидеальна. Однозначно далеко не в том состоянии, до которого мы иногда доводили старую Volvo. Ее салон всегда свидетельствовал, что она годами тяжело трудилась, возя нас. Футовый слой пакетиков от чипсов, банановой кожуры и банок из-под диетической колы был нормой. Когда я ездила на ней, то