окне три лица. Двое мужчин и одна женщина. Они улыбаются и машут. Женщине около пятидесяти, у нее не хватает одного из нижних зубов. Мне кажется, я узнаю ее лицо. Может, я видела ее в Бюро. Двое мужчин большие и грубоватые. У них нет волос и шей. Тот, что моложе, покрыт оспинами, выдающими, что он когда-то серьезно страдал от акне. Они продолжают улыбаться и махать, один из них поднимает вверх оба больших пальца в старомодном жесте, который я теперь вижу только в виде смайлика. Его руки выглядят огромными и, несмотря на жест, кажутся мне угрожающими. Эти ли руки повернули ручку моей входной двери?

– Здорово, дорогуша. Мы можем войти? – кричит старший мужчина через стекло, перекрикивая дождь. Я качаю головой. У меня колотится сердце, я чувствую его у себя во рту, моя грудная клетка готова взорваться.

– Ну же, дорогуша. Мы тут промокли насквозь.

– Я вас не знаю, – бормочу я. – Я вас не знаю.

А затем закрываю жалюзи.

Мне слышно, как они переговариваются между собой. Я трясусь, стыдясь, что буквально отгородилась от других людей, но также от ужаса. Они могут быть абсолютно милыми людьми, но я этого не знаю. Я не могу судить. Один из них сильно колотит в окно. Я хватаю телефон, но потом думаю, кому позвонить. Джейку? Полиции? Здесь не совершается преступление. Они на самом деле не вторгаются, просто просятся внутрь. Я жду, а потом практически оседаю от облегчения, когда слышу, как шаги удаляются от окна, – но в следующее мгновение открывается задняя дверь. Должно быть, Джейк с детьми забыли ее закрыть. Мне стоило проверить.

– Мы войдем, да? – спрашивает женщина, но они уже стоят посреди моей кухни, и мы все знаем, что я их не приглашала. Она отряхивается, как собака после дождя. На ней нет пальто, она посинела от холода. Ее тонкие, изношенные леггинсы и потрепанная толстовка слабо защищают от непогоды. На ногах у нее шлепанцы. У нее искривлены ступни – несомненно, от многих лет носки плохо сидящей, дешевой обуви. Мужчины больше, толще и тепло одеты, но они все еще производят впечатление нуждающихся. Я видела точно такое же поведение много раз на работе. Нужда, выливающаяся в отчаяние и злость. Это не должно меня шокировать, но ведь дело происходит на моей кухне. В моем доме. Мое тело все еще обездвижено страхом. Я жду, чего они попросят.

– У тебя есть полотенце? Вытереть волосы? – спрашивает женщина. Я открываю ящик с чайными полотенцами, он немного заедает, я резко его встряхиваю, а потом передаю ей охапку. Она начинает выжимать воду из своих длинных волос. Я передаю полотенца и мужчинам, они вытирают ими свои лысины и шутят о полировании вареных яиц.

– Чего вы хотите? – спрашиваю я. Мой голос звучит вызывающе, неловко. Я хотела звучать уверенно или вежливо. Любая стратегия была бы лучше, чем показаться враждебной. Мне нужна стратегия. Эти люди мне не друзья. Что они здесь делают? Они собираются меня ограбить? Угрожать мне? Навредить мне?

– Чашку чая было бы неплохо, – говорит мужчина помоложе. Он держится ровно. В нем почти шесть и два футов роста, примерно шестнадцать стоунов веса. Я медленно подхожу к чайнику, наполняю его водой и ставлю на огонь.

– Почему вы в моем доме?

– Ты выиграла в лотерею, а?

Я подумываю ответить отрицательно, но в чем смысл? Фото меня и моей семьи были во всех местных газетах и новостях. Здесь мы знаменитости. По крайней мере, детей нет дома. По крайней мере, они в безопасности.

– Семнадцать и восемь миллионов фунтов, да? – спрашивает второй мужчина. Я не отвечаю. Я замечаю, что дождевая вода стекла с них на пол, собравшись в лужи.

– Нужно постараться, чтобы такое потратить, – он таращится на меня. Я невольно киваю. – Это письма от желающих получить долю, а?

– Некоторые, – голос надламывается у меня в горле, я откашливаюсь. Мы все прислушиваемся к воде, закипающей в чайнике. Смогла бы я применить оружие, если понадобится? Способна ли я на такое? Это безумная, радикальная мысль. Я поглядываю на кухонные ножи, выставленные в деревянной подставке на столешнице. Потом быстро отвожу взгляд, не желая привлекать к ним внимание. Я не в сериале, так что знаю – каким бы оружием я ни пыталась воспользоваться, оно, скорее всего, будет использовано против меня.

– Дело в том, – говорит женщина, – что я приходила к тебе на работу. Стояла в очереди с кучей людей. Ты сбежала. Ты сказала, что вернешься, но не вернулась, – она с упреком глядит на меня. И хоть меня заставили уйти, практически уволили, совсем не дав выбора, я чувствую себя обвиненной, осужденной и виноватой.

– С чем вам нужна была помощь? – спрашиваю я.

– Я задолжала денег, – она глядит в пол, либо пристыженно, либо просто изможденно. – Я всего лишь одолжила сто пятнадцать фунтов, но теперь они говорят, что я должна почти две тысячи.

Я замечаю, что она тоже дрожит.

Они меня покалечат, если я не заплачу.

Мое сердце сжимается от сочувствия. Эта женщина – худая, беззащитная физически и, скорее всего, психически. Я даже не утруждаюсь предлагать ей попробовать отбиться от кредиторов законными путями. Такая форма правосудия и обжалования некоторым попросту недоступна, это невыполнимая мечта наряду с прыгающим через радугу единорогом. Скорее всего, кредитор является частью ее общины. Без последствий не обойдется.

– А вы двое?

– Мы здесь только чтобы проводить ее с деньгами домой.

Я осознаю, что эти мужчины представляют такую же опасность для нее, как и для меня.

– У меня нет таких денег в доме. Я не смогу вам их дать, даже если захочу.

Он делает это медленно, нарочито, чтобы я поняла, что это сознательное решение, а не бездумный рефлекс. Мужчина помладше дает женщине пощечину. Его внушительная лапа оставляет красный отпечаток на ее щеке. Она умоляюще смотрит на меня.

– Я могу выписать чек, – я подхожу к ящику над тем, где хранятся полотенца, и открываю его. Моя чековая книжка там, потому что обычно я выписываю чеки только для школы: фотографии класса или какое-нибудь спортивное снаряжение, и обычно от меня требуют их во время завтрака, когда один из детей направляется к двери.

Мужчина смеется и поднимает руку, словно собираясь снова ее ударить. Конечно же, они не возьмут чек. Было безумием это предложить. Они знают, что чек можно отследить, они знают, что я отменила бы его, как только они выйдут за дверь. Я догадываюсь, что они рассчитывают справиться быстро. Я для них