– Шура, Шура! Мы выиграли! Давай просыпайся!

Вова пинает Шуру, тянет его за руку. Шура грузно скатывается с кровати и лежит на половичке неподвижной, мягкой массой.

Заметно, что у него из носа и ушей течет кровь.

– Ой нет, Шура! Шура, ты что? Шура, вот только не надо мне тут этого вот! Шура, я тебе говорю: мы выиграли, понимаешь? Я читал, я смотрел, я включал радио, ну Шура же, Шураааааа.

Шура ничего не отвечает. Вова пинает его ногой. Шура не двигается.

– Дерьмо! – говорит Вова и выходит из комнаты. – Ты хочешь сказать, мы все-таки проиграли? – кричит он из-за двери.

Шура молчит.

«Шура умирает всякий раз, когда мы проиигрываем , это не может быть совпадением», – грустно думает Вова, направляясь в кухню, чтобы сжечь все газеты, выключить телевизор и выбросить радио куда-нибудь подальше. «Хотя, конечно, из любого правила могут быть исключения, – думает он, уже проделав все эти нехитрые манипуляции. – Вдруг он умер потому, что мы выиграли? Может, снова включить телевизор?»

Но снова включить телевизор он не может – боится.

Феодор и Элеонора любят друг друга. Они молоды, у них все хорошо, у них здоровые зубы и спортивное телосложение.

Они все время обнимаются и целуются: в метро, на городских улицах, на хрустальном мосту через реку забвения, в гостях у нашего общего друга, на презентации кофейного напитка «Ярлычок», в супермаркете в отделе литровых пакетов с разноцветным соком.

Даже на троллейбусной остановке он всегда осторожно гладит ладонью ее плечо или талию, словно боится, что она упорхнет от него.

В книжных магазинах они заваливаются на стеллажи с Мураками и исступленно целуются, разбрасывая по паркету paperback [5] литературу.

А в гостях они всегда убегают на балкон, потому что там смешнее. На них никто не сердится, потому что на них наклеен специальный ярлычок: «Феодор и Элеонора. Любят друг друга».

В кинотеатре, всякий раз после окончания фильма, Элеонора прижимает голову Феодора к груди и закрывает глаза. Все расходятся, включают свет, гремят финальные титры, а они так и сидят, зажмурившись, и легонько раскачиваются под известную только им неведомую музыку.

«Чуют скорую разлуку, – мстительно думаю я всякий раз. – И не знают ведь, что совсем недолго осталось. А ведь чувствуют, всё чувствуют. Так странно. Странно, что их мысли – только о светлом, но тела их уже предчувствуют боль и сладость расставания».

В эти минуты мне хочется взять пистолет и пристрелить их, чтобы их тела не мучились зловещими предчувствиями. Но в этой стране, увы, запрещается стрелять из пистолета в кинотеатрах.