Лай отнял руку, и со стоном помог мне вернуть равновесие, а сам припал на одно колено, скорчившись от боли — на каменный пол усеяли брызги густых темно-красных капель.

— Он ранил тебя! — взгляд заметался по помещению, полному плесени, пыли и запустения: в надежде найти хоть что-то, что поможет остановить кровь. Поняв, что ничего полезного тут быть не может, я оторвала кусок от своей муслиновой юбки, осторожно уложила мужчину на пол и прижала ткань к ране. Плохое освещение не позволяло оценить серьезность ранения, а темная ткань рубашки играла с восприятием: как хотелось убедить себя, что это не кровь…

— Я сбегаю за лаизареисом! — ответ пришел сразу. Если от меня пользы мало — надо найти того, кто поможет. Благо, что я знала, где находятся покои лекаря.

— Стой, — Лай свободной рукой схватил меня за запястье. — Лучше побудь со мной…

— Но…

Лай разжал пальцы и, поймав мой растревоженный взгляд, покачал головой: сердце в груди болезненно сжалось, будто грудная клетка уменьшилась в несколько раз и теперь ребра сдавливали сердечную мышцу.

Зиуданс поднес руку с браслетом ко рту.

— Фродас… — шепнул он, с трудом разлепив губы. Лиловый огонек загорелся внутри инкрустированного камня. — Амнон… приведи Табиба в Зал Жертвоприношений… Я ранен…

Наступила давящая тишина, даже ноющие во всем теле кости и мышцы притихли. Моя боль отошла на второй план, я вся обратилась в слух, с замиранием сердца, ожидая как чуда звук торопливых шагов. Но нет. Было тихо. Лишь тяжелое дыхание и капающая с потолка влага, были острым напоминанием того, что время не остановилось, а неумолимо текло дальше, как кровь, что впитывалась в бордовый муслин, прижатый к боку Лайя.

Я заполняла пустоту бессмысленными словами: позволяя мужчине цепляться за мой голос, чтобы его не утянуло во тьму. Рассказала о том, как прошла встреча с Императором, а после начала нести несвязную болтовню: когда новости и открытия закончились (на известии, что мой фриондс и есть Божественная Птица, Лайонел распахнул свои полуприкрытые глаза), я начала рассказывать ему о своем мире.

А на задворках в голове маячило черным по белому «Где же лаизареис?». Неужели и Амнон ненавидит своего Светлейшего, и решил дать ему уме…

Резко мотнула головой, прогоняя мрачные мысли. От неосторожного движения голову снова прошибла боль.

Закусила губу и, выдохнув через нос, продолжила:

— Как думаешь, используя ту Сферу, про которую ты мне говорил, ты сможешь попасть в мой мир? Я бы хотела показать тебе его…

Горячие слезы уже пробивали блокаду, обжигая уголки глаз.

— Геня… — стремительно холодеющая ладонь коснулась моей щеки. Большим пальцем Лайонел смахнул одинокую слезу, за которой через минуту-другую грозил последовать целый поток. — Мне бы тоже хотелось…

Слабеющий голос и беднеющее в потемках лицо резанули по сердцу.

— Я… тебя…

Стиснула дрогнувшие на моем виске пальцы, и прижала к груди, надеясь хоть немного передать мужчине часть своего тепла.

— Помолчи. Не трать силы. Поговорим, когда поправишься.

— Нет, — слабо возразил он. — Я должен…

И тут тяжелая дверь распахнулась: в помещение влетели четыре стража с носилками, больше похожими на паланкин без крыши, слишком уж роскошные — нечета нашим, состоящим из двух металлических брусьев и куска брезента. За ними вбежали фродас и лаизареис.

Амнон летучей мышью — его длинный черный плащ вызывал ассоциации — подлетел ко мне, а Табиб занялся Лайонелом, попутно раздавая указания гадраутсам.

— Что случилось? — встревоженно спросил фродас, бегая глазами от меня к Лаю, пока не зацепился взглядом за лежащего на полу ливу.

Я сбивчиво рассказала обо всем, что случилось.

— Значит, Джиро… — Амнон нахмурился. — Никогда бы не подумал…

— Это я… виновата… — тихо выдавила вертевшиеся на языке слова.

Вместо резких обвинений и утешающих слов, я услышала красноречивый фырк.

— Вот уж неправда. Всему виной этот упрямый асилус (осел), — Амнон кивнул в сторону носилок-паланкина, на которые четверо стражников осторожно перекладывали Лайонела.

Возразила бы — но Амнон круто развернулся, чтобы проверить виновника всего случившегося.

Мне было все равно, в каком состоянии Джиро. Как только стражники направились к выходу — и я ринулась за ними.

— Как он? — не выдержав, спросила Табиба, который быстрым шагом, насколько позволял его возраст, замыкал процессию.

— Рана не задела органы, но…

Лаизареис замолчал. Взгляд, полный сожаления, скользнул по моему лицу.

Внутри все похолодело в ожидании продолжения.

— Клинок был вымазан ядом Свартс-Надрса. Если отрава уже успела дойти до сердца, то… Ему осталось жить три дня… Не больше.

52

Известие ударило по мне с такой силой, что я пошатнулась. И непременно кубарем скатилась с лестницы, если бы Амнон не поддержал меня за локоть.

— Джиро жив. Колотых ран на нем нет. Думаю, Лайонел изловчился и приложил его пару раз головой о стену. Как придет в сознание, я отправлю его в темницу, — ответил фродас на немой вопрос лаизареис.

Во мне внутри забурлили ярость и злоба, подпитывающаяся от несправедливости. Почему? Почему этот выродок получил всего лишь сотрясение, а Лай, мой Лай, находится при смерти?

Но я молчала. Меня трясло от возмущения и подступающей истерики, но сдавленное горло, будто под завязку набитое камнями, мешало говорить.

Открыла рот, судорожно вдохнув порцию затхлого подвального воздуха.

— Соберись, тебе еще за своим абой ухаживать, — черный походный плащ опустился мне на плечи. При других обстоятельствах я бы обрадовалась проявлению участия со стороны Амнона, но не сегодня… Когда мир, трещит по швам, грозя от легкого дуновения ветра превратиться в руины.

— Ты не слышал? — резко обернувшись, напустилась на фродаса. — Лай… — горло снова болезненно сжалось, в этот раз я не смогла подавить рвущийся наружу всхлип. — Ему осталось жить три дня…

«Если яд уже успел дойти до сердца, то…», — всплыла в голове обнадеживающая фраза, сказанная Табибом, но я не могла заставить себя полагаться на это «если».

Оцепенение с фродаса спало, и он легонько тряхнул меня за плечи, заставляя взглянуть в его угольно-черные глаза с почти незаметными красными вспышками.

— Почему…? Что случилось…? Это ведь… пустяковая рана… Я, — обычно сдержанный фродас, умеющий четко и складно излагать свои мысли, растерял как свое самообладание, так и красноречие.

Черные пальцы сжались на моих предплечьях. Я не заметила ни боли, ни того, как длинные ноги впиваются в кожу под тканью плаща.

Ступор и бессилие накрыли меня тяжелой пеленой, мне хотелось просто позволить себе потерять сознание, а очнувшись, обнаружить, что все это было просто кошмарным сном.