Позвольте мне снова объяснить вам свои чувства. Я по-прежнему узнавал все эти вещи. Я помнил, какую радость они мне приносили, — деревья, произведения искусства, дом, музыка, утреннее небо, окрашенное розовым цветом, хорошо выполненная работа, цветы, книги. Я по-прежнему радовался им. Они по-прежнему доставляли мне удовольствие. Но острый интерес к ним пропал. Страсть остыла, желания утихли, жажда стала менее неистовой. Я утратил зависимость от этих вещей. Мое сердце перестало неотвязно стремиться к ним. Я мог обойтись и без них. Они потеряли для меня свою значимость. Я перестал грести и был подхвачен течением. Я наслаждался радостью, которая приходила ко мне. Но поиски ее, стремление к ней и желание ее удержать исчезли.

Lament for a Son

Несколько месяцев назад я и сам испытал это чудесное ощущение свободы, когда высоко в горах плавал на каноэ по озеру. Мои сыновья уехали еще днем, поэтому я остался один и медленно плыл, рассекая коротким веслом спокойную гладь этого прекрасного озера. Это был тот час, когда форель начала подниматься на поверхность. В тихой заводи, которую я нашел, вода замерла; ее тревожила лишь рябь, которая шла от выпрыгивающей из воды форели, и можно было лишь догадываться, как много рыбы было рядом с моей лодкой. Об этом звездном часе мечтают все рыбаки. Я отложил весло и закинул удочку. Крючок с наживкой опустился в самый центр растревоженной водной глади. Сначала одна, затем еще пара форелей заинтересовались моей приманкой. Я знал, что если рыба по-прежнему будет так же активна, моя лодка наполнится быстрее, чем станет слишком темно для рыбалки. Но внезапно с берега подул легкий ветерок. Он нес с собой прохладу и аромат долины, и хотя он был слабый, я заметил, что мою лодку постепенно относит в центр озера. Меня охватило волнение, потому что я не мог ловить рыбу и грести одновременно. Чтобы оставаться в этой тихой заводи, где было полно рыбы, мне нужно было отложить удочку и работать веслом.

Я улыбнулся и отложил удочку. Но и весла не взял. Я вытянул руки вдоль планшира и позволил легкому ветерку уносить меня все дальше от берега. Я плыл и упивался красотой окружавших меня горных вершин, наслаждался золотом меркнущего света, радостью свободы моего желания. Тихий внутренний голос напомнил мне о рыбе, которая плескалась в заводи.

Но мне было интересно, куда меня унесет ветер,

Если я не буду ему сопротивляться.

Когда развязавшиеся канаты

Выскользнули у меня из рук,

Я захотел узнать, что за ветра заставляют моряков

Плыть по воле волн.

Помнить о тебе?

Я с памятной доски сотру все знаки

Чувствительности…

И лишь твоим единственным веленьем

Весь том, всю книгу мозга испишу

Без низкой смеси.

Гамлет

(Перевод Б. Пастернака)

Бывает, я проснусь, и вот, я все забыл.

Джордж Макдоналд

Но время от времени звуки трубы доносятся с высот вечности.

Фрэнсис Томпсон

В романе Габриеля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества» описана жизнь небольшого мексиканского городка Макондо, а также жизнь нескольких семей, которые считали его своим домом. Однажды течение их тихой жизни было нарушено одной болезнью — бессонницей. Ее жители на протяжении нескольких недель, а затем месяцев не могли сомкнуть глаз. Они стали плохо ориентироваться в окружающей действительности, ведь постепенно память — немаловажная вещь в жизни — начала отказывать им. Даже самые простые и всем знакомые предметы кухонной утвари начали казаться странными, незнакомыми, забытыми. Аурелиано, серебряных дел мастер, однажды работал в своей мастерской и понял, что не может вспомнить название маленькой наковальни, которую использовал в работе. Его отец, Хосе, напомнил ему, как она называется.

«Наковальня». Аурелиано записал слово на бумажке и приклеил ее к основанию инструмента. Теперь он был уверен, что больше этого слова не забудет. Ему и в голову не пришло, что случившееся было лишь первым проявлением забывчивости. Уже через несколько дней он заметил, что с трудом припоминает названия почти всех вещей в лаборатории. Тогда он приклеил к ним соответствующие ярлыки, и теперь достаточно было прочесть надпись, чтобы определить, с чем имеешь дело. Когда встревоженный отец пожаловался, что забывает даже самые волнующие впечатления детства, Аурелиано объяснил ему свой способ, и Хосе Аркадио Буэндиа ввел его в употребление сначала у себя в семье, а потом и в городе. Обмакнув в чернила кисточку, он надписал каждый предмет в доме: «стол», «стул», «часы», «дверь», «стена», «кровать», «кастрюля». Потом отправился в загон для скота и в поле и пометил там животных, птиц и растения: «корова», «козел», «свинья», «курица», «маниока», «банан». Мало-помалу, изучая бесконечное многообразие забывчивости, люди поняли, что может наступить такой день, когда они, восстановив в памяти название предмета по надписи, будут не в силах вспомнить его назначение. После этого надписи усложнили. Наглядное представление о том, как жители Макондо пытались бороться с забывчивостью, дает табличка, повешенная ими на шею корове: «Это корова, ее нужно доить каждое утро, чтобы получить молоко, а молоко надо кипятить, чтобы смешать с кофе и получить кофе с молоком».

…У входа в город повесили плакат: «Макондо», другой, побольше, установили на центральной улице, он гласил: «Бог есть».

Перевод с испанского Н. Бутыриной, В. Столбова

Наш самый главный враг

Когда я прочитал эту историю в первый раз, то лишь рассмеялся. Но она очаровала меня, и при втором прочтении я начал понимать, что она относится и ко мне тоже. И я сказал себе: «Неплохая идея. Наверное, и мне следует повесить над кроватью табличку, на которой будет написано: БОГ ЕСТЬ». Дело в том, что практически каждое утро я просыпаюсь неверующим человеком. Такое впечатление, что за ночь я впадаю в полную забывчивость, и когда наступает день, я совершенно теряю ориентацию. Глубокие и ценные истины, к осознанию которых Господь за эти годы привел меня, которые я помнил еще вчера, начинают казаться мне необычайно далекими. Это происходит со мной не каждое утро, но достаточно часто, чтобы я к этому привык. И я знаю, что это происходит не только со мной. Как признался Дж. Макдоналд в своем стихотворении Diary of an Old Soul,

Я уплываю вдаль с отливом

И забываю милый край.

Душа моя теперь уныла,

Забыла путь в небесный рай.

Знаком ей был покой и радость,

Но, погрузившись в суету,

Тебя, мой Боже, я оставил,

Жизнь променял на пустоту.

Больное сердце только грезит,

И правда кажется порой

На озаренном светом небе

Чуть видной бледною луной.

Перевод Л. Лазько

На самом деле все люди, которые приходят ко мне за психологической помощью, сталкиваются с одной и той же проблемой. На протяжении тех сеансов, когда мы проходим с ними курс терапии, происходит много прекрасных событий. Не обязательно в начале пути, никогда по нашему требованию, но Бог являет Себя. Для этих людей зажигается свет, их сердца наполняются надеждой, а глаза слезами благодарности. Неожиданно вера, надежда и любовь начинают казаться им неотъемлемыми составляющими жизни. А во время очередной встречи меня охватывает ужас. Когда они возвращаются в мой кабинет на следующей неделе, у меня создается впечатление, что они никогда не переживали ничего подобного. О том чудесном дне они вспоминают с трудом. Жизнь опять тяжела, Бог бесконечно далек, любовь глупа. Все забыто; все кажется лишь суетой больного сердца. Мне хочется схватить их и как следует потрясти, чтобы они пришли в себя, хочется крикнуть: «Разве вы не помните? Почему вы дали воспоминаниям ускользнуть от вас?» Но до сегодняшнего дня разум брал верх, и я не позволял себе этого.