Я стискиваю зубы, скрючившись в клетке подальше от Ирода. Желудок перестает бунтовать, но ребра нещадно болят, и перед глазами пляшут звезды. Я сжимаю грудь ладонями, пытаясь утихомирить боль. Облегчение не приходит. Нет помощи и от магии. Вспыхнувший огонек надежды потухает, и я чувствую себя еще более опустошенной. Нужно оставаться в сознании.

Что-то вроде магии, но намного сильнее и могущественнее всего нами виденного, какая-то великая и разрушительная сила заключена в одном человеке. Если она влилась в предка Ангры, то передавалась ли она, как и королевские накопители, по наследству из поколения в поколение? Если да, то почему не распространилась по всему миру? Может, ей недостаточно зла? Поэтому она и остается в Ангре, питаясь только лишь его силой и питая его самого? Меня передергивает. Нет, это просто Ангра. Человек, с которым мы сражаемся долгие годы, — жестокое чудовище с садистскими наклонностями, использующее королевский накопитель во зло. Все дело в его королевском накопителе. Не в нем. Хотя конечно же дело всегда было в нем.

Клетку слегка потряхивает, ровный шелест рассекаемой колесами травы сменяется постукиванием по камню. Мы въехали на мост — один из многих, что перекинуты через Фений и соединяют Ранийские прерии со Спрингом. Судя по тому, что мы переправляемся по узкому мосту, нас уже не сопровождает армия Спринга. Должно быть, мы отделились от нее, чтобы побыстрее добраться до столицы Спринга — Эйбрила.

Когда клетка съезжает в траву по другую сторону реки, пустоши Ранийских прерий остаются позади, а впереди простираются цветущие деревья с розовато-белыми бутонами, лепестки которых парят в воздухе. Не буду лукавить, леса Спринга красивы. Но это маска, потому что красота эта испорченная.

— Сядь. — Ирод снова бьет меня рукоятью. — Мы почти на месте.

— Сядь, — хрипло передразниваю я. — Легче сказать, чем сделать.

Но после очередного удара я все же сажусь.

Эйбрил лежит в северо-западной части Спринга, ближайшей к Винтеру. Поблизости нет ни деревенек, ни других поселений. Лишь изредка попадаются засеянные поля. До смешного мирный пейзаж для отнюдь не мирного королевства.

Небольшая группа вооруженных людей у моей клетки сходит с тропы на широкую дорогу, идущую через лес. Перед нами вырастают стены Эйбрила — черные громады за розово-белой красотой деревьев, отбрасывающие на окружающие земли тень. Продвинувшись еще немного вперед, мы попадаем в город через ворота. Я напряженно осматриваюсь, подмечая малейшие детали, чтобы не потерять голову от растущего внутри ужаса.

Знамена Ангры свисают со зданий. Высокие строения отбрасывают наводящую ужас тень. Мы проезжаем, и из грязных окон высовываются головы, в дверные щели подглядывают люди, но я не вижу жителей на улицах и не слышу городского шума. Такое ощущение, что они все мертвы.

Мы пересекаем мост, и нам встречаются более красивые и ухоженные здания: чистые окна, покрашенные стены. На улицах встречаются прохожие, усмехающиеся при виде пленницы-винтерианки — еще одного проявления могущества их короля. «Страх сродни семени — если посадил, то он будет только расти», — возникает в памяти голос Генерала, и я стараюсь не бояться.

Дорога заканчивается перед черными железными воротами. Солдаты вышагивают по стене и оглядывают нас из башен: наглядный образец того, что Спринг — королевство, порожденное войной. Мы проходим в ворота и оказываемся на огромном зеленом дворе, тянущемся до самого дворца из черного обсидиана. Даже отсюда мне видна цветная гравировка на камне: зеленые лозы и цветы желтоватого и розового оттенков. Цветущая во тьме весна. Печальное и поэтичное олицетворение этой земли.

Ворота закрываются за нами, и Ирод кивает солдатам. Я сдерживаю готовый вырваться стон, когда они вытаскивают меня наружу. Хороша же я, подпираемая с двух сторон солдатами Ангры, беспомощная, бесполезная и одинокая.

В кармане все еще лежит кусочек лазурита. Кусочек Винтера. Я выпрямляюсь, морщась. Пусть я и одна, пусть нет в лазурите ни капли магии, но я не слаба. Мы начинаем идти, и что-то звякает справа от меня — с таким звуком лопата ударяется о камень. Ирод кривится, и я резко оборачиваюсь на звук. Лучше бы я этого не делала! Лучше бы и дальше смотрела вперед, позволяя себе впасть в тупое оцепенение из-за тревожных мыслей об Ангре. Справа от меня, в саду, солдаты Спринга стоят на страже у груды серых кирпичей, а рядом с ними — по грудь в земле — винтерианцы со слипшимися от пота и грязи волосами, с бледными изможденными лицами. Удивительно, как их костлявые руки еще в состоянии держать лопаты, не то что накопи настолько худы и хрупки, что их можно принять за призраков.

Мне не хватает воздуха, хочется закричать им, подбежать к ним, спрятать в безопасном месте. Но я лишь слабо хриплю. Одна винтерианка перестает копать. Она поднимает голову, и когда наши взгляды встречаются, ее измазанное в грязи лицо проясняется. Этот луч света, вспыхнувший в покрытом тенями Спринге, ложится на душу тяжестью вины: девушка-винтерианка едва ли старше меня.

— Возвращайся к работе! — приказывает один из охранников и взмахивает плетью.

Хвост плети обхватывает плечи девушки, но она не сводит с меня удивленных глаз.

— Нет, — шепчу я, когда охранник вновь поднимает плеть. — Стойте!

Между мной и винтерианцами встает Ирод. Снова щелкает плеть. Он склоняется надо мной так, что я не вижу ничего, кроме его лица.

— Не останавливаться! — рычит он и толкает держащих меня солдат.

Мы поднимаемся по блестящим черным ступеням.

— Перестаньте! — кричу я, когда мы входим в сумрак дворца Ангры. — Остановите это!

Я пытаюсь вырываться, побежать к винтерианцам. Меня охватывает неудержимое желание помочь им. Но солдаты затаскивают меня во дворец, и я, наказываемая плетью, совершенно ничего не могу поделать.

Двери закрываются, запечатывая меня во дворце, как в гробнице. Холл передо мной словно обсидиановая пещера. Нескончаемое эхо гуляет по нему, отскакивая от стен, на которых висят портреты бывших правителей Спринга: улыбающаяся женщина с перекинутой через плечо копной светлых кудрей; зеленоглазый мальчик, смотрящий вдаль, с непокорными, торчащими во все стороны кудряшками. Тут не меньше десятка их портретов: люди то позируют у вишневых садов, то у реки, то на простом синем фоне. Буйство красок на картинах кажется неуместным в этом дворце. Здесь должна царить тьма.

Когда я вижу подпись художника в нижнем углу одной из картин, у меня подкашиваются ноги. «Ангра-Манью». Его художественным мастерством восхищался бы даже оплот искусства — Вентралли.

Я опускаю взгляд, чтобы смотреть в черный пол, а не на жизнерадостные картины, написанные королем, который не принес Винтеру ничего, кроме смерти. Тяжелые двери в конце холла грохочут. Я не успеваю ни опомниться, ни овладеть собой, как мы входим в широкий и темный тронный зал. В высоких потолках вырезаны круглые окна, и пронизывающие сумрак лучи солнечного света прокладывают путь до возвышения, что находится в другом конце. Это возвышение с обсидиановым троном заливает самый крупный круг света, но камень поглощает его, демонстрируя свою мощь. Однако большую часть света поглощает не трон, а сгорбившийся на нем человек. Он сжимает посох и прикрывает глаза.