плечу жахнет, словно кувалдой. Или копытом. У меня, кажется, даже искры из глаз посыпались. Развернулся ему ответить, а крутом — никого. И стою я на самом краю оврага, который километрах в пяти от дороги, к моей деревне ведущей. Еще бы чуть-чуть, и сверзился бы вниз, на сухие палки, оставшиеся от деревьев и кустарника, и когда бы еще меня нашли! Здесь точно искать не стали бы, я и сам не догадался бы.

От опасного края отошел, стою, соображаю, куда двигаться. Кругом темень, хоть глаз выколи. И слышу: опять лошадиный топот приближается. Ну тут уж я очнулся. Жить-то охота! Как начал по матушке крыть и перемежаю ругань с молитвами, какие вспомнил.

Мимо меня как что-то невидимое, но большое пронеслось, ветром обдуло, и нет ничего. И кузнечики сразу застрекотали, и звуки ночные привычные появились.

Но я все равно долго сидел прямо на траве, ждал, когда рассветет. Тогда уже и пошел потихоньку, оглядываясь и прислушиваясь.

Уж и не знаю, совпадение или нет, но Юрец в тот год пьяный под поезд попал. Неизвестно, что его ночью понесло в ту сторону, железка от деревни очень далеко.

По народным верованиям, сонмы нечистых духов неисчислимы. Черти могут проникнуть повсюду, постоянно находятся рядом с человеком и ждут момента, чтобы ему навредить. А для этого они могут принимать практически любую форму и обретать любую внешность. Легче всего нечистому духу обмануть человека пьяного, находящегося в смятении и тоске, слабого духом.

Спастись от наваждения можно было молитвами и, как ни странно, нецензурными ругательствами, хотя в деревнях вплоть до революции нецензурная брань и вообще сквернословие осуждались, считаясь прерогативой нечистого. Именно поэтому к ненормативной лексике прибегали в крайнем случае. У язычников вообще применять ругательства без умения было опасно, это могло навлечь беду на весь род.