Татьяна Мастрюкова

Приходи вчера

Жуткие былички

БЛАГОДАРНОСТИ

Автор благодарит за предоставленный материал для быличек жителей деревень Тверской, Ярославской, Московской, Самарской, Брянской, Омской, Ленинградской, Калининградской, Псковской, Иркутской, Нижегородской, Владимирской областей, Мордовии, Карелии, городов Переславля-Залесского, Трубчевска, Нижнего Новгорода, Мышкина, Калязина, Дмитрова, Костромы, Суздаля и многих-многих других. Ваши истории были осмыслены, обработаны и переделаны с уважением и аккуратностью, позволяющей вам сохранить анонимность, но быть услышанными. Спасибо, что помогаете сберечь драгоценную частицу нашего фольклора.

В отечественном фольклоре рассказы очевидца о столкновении с потусторонним миром, которое произошло с ним самим или с его знакомыми, называются быличками. События быличек всегда происходят в современном слушателю мире и призваны предостеречь или заставить задуматься о реальной возможности встречи с пугающим и необъяснимым. Верить этим историям или не верить — выбор за слушателем и читателем, но в любом случае быличка — один из чрезвычайно интересных образчиков нашей культуры, и каждый из нас обязательно хотя бы раз в жизни слышал или даже сам рассказывал ее.

ПОХОРОНЫ МУХ

«Мухи вы, мухи, Комаровы подруги, пора умирать. Муха муху ешь, а последняя сама себя съешь!»

Запричитали бабы, закачались, завыли. Из-за забора начал им вторить пес Бублик, да дед Тихон его быстро угомонил. Деревенские детишки загодя навырезали гробики из брюквы, репы да моркови. Хорошо получилось, все похвалили. — Хоть сам ложись, если бы по размеру был.

Это глупый Матвейка сказал, но его не обсмеяли, только закивали одобрительно: да-да, хоть сам ложись!

Алевтина рогожку накинула, консервной банкой с угольками внутри коптит, как кадилом: «Аллилуйя!» За ней Стася — по тазику лупит скалкой: бом-бом-бом! Больно отдается в голове, в левом виске. Матвейка под окошко старый лапоть вонючий поднес, перед носом трясет:

— Подай покойничка, подай покойничка!

Бом-бом-бом!

Бухает в ушах, перед глазами лапоть прыгает. Да и не лапоть это вовсе, а огромная черная дыра, колодец, могила. Сырой землей оттуда тянет, гнилой репой. Вонь тяжелая, густая, голову туманит, с ног сбивает.

Отпевает Алевтина — борода из мочала, риза из рогожи, смолой кадит. Один в один отец Леонтий из большого села.

Как бабушку хоронили, бабы выли, колокол гудел — звонарь старался.

Бом-бом-бом!

Наклонилась когда в лоб бабушку поцеловать, в бумажный венчик, а у провалившегося рта мушка ползает, махонькая, крылышки прозрачные. И лицо-то не бабушкино совсем. Нос острый, рот вниз съехал. Какая-то незнакомая старуха, злая старуха, не бабушка.

Бом-бом-бом!

— Целуй скорее!

Глаза зажмурила, ткнула поджатыми губами в бумажку, дыхание задержала, а сама о мушке думаю. Что за мушка? И вдохнула, вдохнула, когда брат в спину ткнул.

А вот теперь лапоть этот страшный меня сожрать хочет, в могилу утащить. Шевелятся в нем мушки — комаровы подружки, у кого крылья повыдерганы, кто кверху лапки сложил.

Свербит в горле, копошится.

Бом-бом-бом!

Муторно. Из нутра рык идет, губы сжимаю, зубы стискиваю.

Уж они с рушником по избе бегали, махали:

— Муха по мухе, летите мух хоронить!

— Не пойду! Не пойду!

Бабушка как начинала голосами кричать, голову накроет половичком, рукой машет: поди прочь, поди.

В каждом гробике — по горстке, наловили детишки. Хоть сам ложись, был бы по росту.

Мушка у рта ползала, а никто не видел, только я.

Бом-бом-бом!

Визжит мушка так, что уши закладывает. Из груди поднимается, вертится, лапками щекочет. Рыкает, икает. Ненавидит Матвейку. Не пойдет в лапоть, не станет.

Что это во рту, мохнатое, комочком?

Сплюнула в лапоть. Матвейка захохотал, на веревочке тянет по пыльной дороге, вприпрыжку бежит за остальными. Бом-бом-бом!

Все тише, тише… На кладбище пошли.

Смотрю из окошка.

«Муха муху ешь, последняя сама себя съешь!»

В животе заворочалось, лапками зацарапало. Никто не поможет, никто не спасет. Последняя сама себя съешь!

Свет глаза режет, в виске бухает, словно Стася в таз: бом-бом-бом!

«Перестань, мушка, жужжать, пора тебе помирать. Как с белым светом рассталася, нашего тела накусалася».

На день Симеона Столпника, 14 сентября (1 сентября по старому стилю), приходилось в былые времена начало нового года и бабьего лета, первые Осенины. А кроме того, начинаются похороны мух, тараканов, блох и прочей насекомой нечисти, что водилась в крестьянских домах и портила жизнь людям. Муха в народном представлении связана с нижним, нечистым миром, с распространением болезней, с демонами и колдунами.

Недаром Вельзевул зовется Повелителем мух. Через муху насылали порчу. Верят, что нередко одержимость, называемая икоткой, существует в теле испорченного колдуном человека именно в виде мухи.

ШАНЕЖКА

Каждый год под вечер за четыре дня до Нового года бабушка-соседка оставляла мне на окошке горячую шанежку с рисовой кашей.

У нас с ней была такая традиция. Я один раз как-то обмолвился, и теперь специально для меня она пекла шанежку и ставила снаружи на окно. Снег слегка подтаивал под тарелкой, и шанежка была такой ароматной, такой вкусной, язык проглотишь!

Я съедал ее прямо там же, обжигая пальцы. Бабушка-соседка смотрела на меня из-за занавески, за ее спиной темнела наряженная рождественская ель, и я легонько постукивал в заиндевевшее стекло, благодаря за угощение, и улыбался. Сразу становилось так тепло, так хорошо!

А сегодня шанежки не было, я это сразу увидел, еще издалека.

Бабушка-соседка, отдернув занавеску, смотрела на меня в окно. И наряженной ели за ее спиной не было. Ни шанежки не было, ни ели, ничего…

Все было не так, все было иначе, но я все равно подошел. Сугробы намело дневной метелью, засыпало все тропинки-дорожки.

А бабушка-соседка открыла окно — нараспашку открыла, не испугалась мороза, — и крикнула мне прямо в лицо: