* * *

Алек солгал про последнюю лекцию в университете и удивлен, что это сошло ему с рук. Валери знает его расписание как свои пять пальцев, однако в последние дни она выглядит усталой, а когда она устает, то становится рассеянной. Алек поворачивает налево, а не направо, чтобы проехать через окраину, а не через центр, – так больше шансов остаться незамеченным.

Валери с усталым безразличием дает имена его подружкам по названиям погодных явлений. Ураган Сьюзи. Буря Френч. Циклон Элен. И каждый раз он спрашивает, откуда ей известно, что он завел новую пассию, а она отвечает тем самым взглядом. Отчасти поэтому он и соврал ей вчера.

Алек останавливается перед домом Кэрри и по его телу пробегают мурашки. Дом просторный, но живет в нем гораздо больше народу, чем в его доме: мать и отец, три сестры, четыре брата и бабушка. Настоящая, полная семья. Которая, по словам Кэрри, сегодня должна находиться в другом месте. Дом не такой большой, как у Алека – денег у них меньше, чем у Рейда. Но Кэрри все-таки обходится без стипендии для девушек из неблагополучных семей.

Она живет в десяти минутах езды от дома, в двадцати от его дома, и достаточно далеко от главной дороги, так что он может не опасаться, что его здесь заметят. Они только начали встречаться, и он уже знает, что нельзя слишком рано предъявлять посторонним новую девушку, и не только потому, что Валери будет над ним смеяться.

– Это небольшой городок, Алек. Он будто застрял во времени, в очень конкретном его моменте со всеми его конкретными ожиданиями, – сказала она ему несколько недель назад за обедом. – Ты начинаешь встречаться с девушкой, вы вместе выходите на люди… Только не подумай, что я советую прятаться, как будто ты чего-то стыдишься, но делать это напоказ, перед всеми? Встречаться с ее родителями?.. Как только о вас узнают, вы ничем не сможете насладиться наедине. Все следят за всеми, и любая девушка, мечтающая о белом платье и кредитке, платить по которой придется не ей, видит в тебе нечто вроде призовой свиньи на ярмарке.

– Свиньи? Ну, если только призовой…

Оба смеются, но потом она снова становится серьезной.

– Всегда спрашивай себя, Алек Говард, за что и как тебе придется просить прощения. Думай, прежде чем сделать какую-нибудь глупость. Это единственное, о чем я тебя прошу.

И вот он сидит на водительском месте. В рюкзаке коробка дорогого шоколада, с маркой «Свободная торговля»[44], Кэрри такой любит. Купить эти конфеты показалось ему удачной идеей, но теперь… он не знает, брать их с собой или нет. Слишком мало или слишком много? Может, лучше прийти с пустыми руками и посмотреть, что будет?

Прошла ведь только неделя. Алек считает себе щедрым – если отец чему и научил его, так это щедрости, – но боится ошибиться с подарком, испортить впечатление.

Слишком много ожиданий, слишком скоро — звучит в его голове голос Валери. Черт, он не в состоянии сделать девушке подарок, не погрузившись в рефлексию.

За что и как тебе придется просить прощения?

Дверь открывается, на пороге появляется Кэрри – длинные темные волосы, широко поставленные темные глаза, медленная улыбка и загорелая кожа.

Алек подхватывает с сиденья рюкзак. Посмотрим, что из этого выйдет.

* * *

– Привет, Валери.

Шериф Обадия Талли напоминает бочонок на коротких и худых ножках. Форму ему шьют на заказ, но даже личный портной не может сделать настолько своеобразную фигуру элегантной. Валери кажется несправедливым, что Талли не приходится заботиться о том, чтобы его тело не стыдно было показать на пляже. Если бы он хоть немного смущался того, как выглядит – это свойственно почти каждой женщине… Но нет, самодовольный как павлин, он поправляет ремень под огромным нависающим животом.

– Шериф. Что привело вас к моим дверям?

– Ну, не совсем к вашим, Валери, – Талли никогда не отказывал себе в удовольствии уколоть ее.

По мере того, как расследование об исчезновения Лили захлебывалось, жалобы Валери становились все громче, ее муж пил все больше, а Талли мечтал им отплатить за истрепанные нервы. Он начал увязываться за ней по вечерам, когда она возвращалась домой, или не скрываясь следовал за ней вдоль стеллажей в супермаркете. Он убедил полицию штата и ФБР, что Лили Уинн сама сбежала из дома. В своих показаниях он парой слов превратил отличницу в сорванца в юбке.

А потом у Чейза Уинна закончились деньги и он уехал из Мерси-Брук.

А потом книжный магазин, где работала Валери, закрылся, и она лишилась работы.

А потом пришлось продать дом, и будущее стало совсем мрачным.

И тут на сцене появился Рейд Говард – почти год спустя после исчезновения Лили – и предложил ей работу, дом и даже некоторое подобие ребенка. После этого Талли уже не хватало смелости мучить ее, так что сейчас Валери приходилось только гадать, зачем пожаловал Подонок Талли.

– Чем я могу помочь тебе, Обадия? Или ты пришел просто обменяться любезностями?

– Я подумал, что тебе будет интересно узнать о том, что Люциус Андерсон покинул нас…

– Покинул? Как? Что это значит? Никогда не слышала более нелепого выражения. – Валери устраивает дымовую завесу, пытаясь скрыть, какое впечатление на нее произвела эта новость. От смятения и печали ноет под ложечкой. Она сглатывает, вспоминая последний разговор с Люциусом – точнее, ссору с ним. Вспоминает четко подписанный конверт на кухонном столе. – Что случилось?

– К нему в дом вломились, – говорит Талли, сдвигая шляпу на затылок и открывая линию отступающих седых волос и полоску, оставленную слишком тугим краем шляпы.

– Вломились в дом? Это у нас-то? – Ее удивление совершенно естественно. Не похоже, чтобы шериф ожидал что-то другого, но он все равно надулся и выпятил грудь, как бентамский петух перед дракой.

– Все знают, что в лесах за городом находится несколько нелегальных лабораторий, где производят метамфетамин. Этим людям ничего не стоит натворить бед, проходя через наш городок. Вам, Валери Уинн, это должно быть известно лучше, чем многим другим.

– Но что могло понадобиться этим наркоманам в доме Люциуса Андерсона? Он ничего не держал у себя, даже когда в его распоряжении была аптека, набитая лекарствами.

– Может, какой-то наркоман об этом не знал?

– Вот и узнайте!

– Видите ли, я здесь исключительно по доброте, учитывая, что Люциус кое-что значил для вас. Или нет?

– То, что происходило между мной и Люциусом, вас не касается. – Рука Валери дрожит на дверном косяке, холодный пот выступает на коже – под мышками, на спине. Она откашливается, снова вспоминает о письме, которое лежит на столе. – Простите, Обадия, я не хотела с вами ссориться. Просто я… потрясена. Потрясена, и все.