«авось», по которому я вдруг получу от него хотя бы одно СМС с крохотным красным сердечком.

Собрать себя в кучу получается только к концу третьего дня, и только потому, что желудок начинает настойчиво требовать хотя бы что-нибудь. Потихоньку выползаю на кухню, начинаю брать с полок продукты, то вставая на стульчик, то используя маленькую передвижную этажерку. Снова пускаю сопли, потому что на мгновение будто вижу сидящего за столом Меркурия, который дразнит меня, называя то ленивцем, то белкой-летягой. Одергиваю себя не поворачивать голову, чтобы эта зрительная галлюцинация продлилась дольше, а потом мысленно ругаю последними словами, потому что позволяю себе снова утонуть в самообмане.

— Возьми себя в руки, размазня, - говорю уже вслух и даже мысленно даю себе крепкую пощечину. - Все будет хорошо. Прошло уже три дня, а это на три дня…

Мой телефон пиликает с кухонной тумбы и я, чуть не грохнувшись с приставного стульчика, бегу к нему. Это входящий звонок. Не тот, который стоит у меня на Меркурия, но он говорил, что какое-то время будет пользоваться «служебным» телефоном, так что я готова к чему угодно. Даже к тому, что моя внезапно слишком стремительно взлетевшая надежда окажется… ложной.

На экране имя Алены.

Чувствую себя мерзко из-за острого желания просто не отвечать. Как будто она виновата в том, что телефонные операторы запутались в хитросплетениях связи и послали мне не тот звонок. Но потом вспоминаю, что в последнее время Алёна звонит чтобы держать меня в курсе дел в больнице, и прикладываю трубку к уху.

— Привет, - говорю не особо веселым голосом, хоть и пытаюсь придать ему толику оптимизма.

— Олег дал отмашку, - затравленно говорит сестра, и какая-то часть моих внутренностей - или даже все? - с тяжестью падают на дно совершенно пустого желудка. - Костю сняли со всех лекарств. Я… не понимаю… уже совсем… ничего…

Алёна не из тех, кого легко разжалобить или развести на слезы, но сейчас она плачет. То есть, конечно, пытается держаться, но делает это так плохо, что я слышу ее всхлипывания даже сквозь ладонь, которой она наверняка прикрывает рот.

— Я знаю, что происходит, - говорю абсолютно бесцветным голосом, потому что все силы ушли на попытку сдержать тяжелую рвоту, которая внезапно подкатывает к горлу.

Последние дни, фактически, почти ничего не ела. Только это и спасает от рвоты прямо сейчас. Я пытаюсь сглотнуть вязкий ком, но он, словно нарочно, встал поперек горла.

— Он меня выманивает, - озвучиваю единственный и закономерный вывод из этого резкого окончания «сахарного шоу». - Хочет, чтобы я…

— Даже не думай! - резко пресекает Алёна, и ее хлесткий приказ неприятно режет слух. - Мы что-то придумаем. На какое-то время… мы наскребли…

— Сколько? - спрашиваю без особой надежды услышать внятный конкретный ответ.

— Достаточно, - ожидаемо юлит сестра.

Я бы очень удивилась, если бы именно сегодня она оказалась непредсказуемой и все-таки озвучила сумму. Но иногда отсутствие ответа - это тоже ответ. У них нет таких денег. Да, какая-то сумма в банке собрана - Алёнка упоминала, что они продали то и это, заложили кое-что, отец просил у знакомых. Но все это, конечно, капля в море по сравнению с тем, какие на самом деле нужны суммы.

И это если не углубляться в диагноз Кости, который, грубо говоря, настолько запутанный и сложный, что вряд ли вписан в его медицинскую карту одной точной строкой.

— Олег хочет поменять человека на человека, - почему-то нервно хмыкаю, даже почти без страха, - жизнь на жизнь. Это очень в его духе. Мы же все просто пыль на его идеально начищенных туфлях.

Кажется, впервые в жизни я дала точное определение всему этому человеку и дерьму, из которого он состоит.

— Я… наверное…

Собираюсь сказать, что попытаюсь что-то придумать, но тут же понимаю, что ничего не могу сделать. Что самая лучшая помощь от меня - раздеться догола, перевязаться красивой ленточкой и в таком виде приползти к Олегу, желательно еще и написав на лбу, какая я неблагодарная сука. А если при этом будет присутствовать офигевшая публика - будет точно идеально. Наверное, после такого перформанса Олег «смягчится» и позволить одному ни в чем не повинному ребенку пожить еще немного. Пока я буду достаточно сильно мучиться и страдать, чтобы удовлетворить уязвлённое эго этого монстра.

— Послушай, - Алёна, громко вдохнув, начинает тараторить, как будто у нее заканчивается время на разговоры. Возможно, она сейчас в больнице - и Олег где-то рядом? Меня передергивает от одной мысли, что он может даже просто находиться поблизости. - Я просто хочу, чтобы ты… Не делала глупостей, хорошо? Ты… у тебя впереди вся жизнь и, как бы там ни было…

Она заикается и замолкает, на этот раз уже вряд ли прикрывая рот, чтобы спрятать сдавленные всхлипы.

Я знаю, что пытается сказать сестра: мне нужно просто сделать вид, что все это случилось не по моей вине, и продолжать жить дальше, как будто ничего не случилось. Как будто я какая-то радужная овечка, которая может забыть цену этой свободы.

— Ты не виновата, что Костя родился таким болезненным, - продолжает уговаривать Алёна, но звучит это так себе. - И в том, что случилось - тоже не виновата.

— Ты как будто себя убеждаешь, - не могу удержаться от колючей ремарки в ответ.

— Если бы не Олег - он бы же давно… возможно… намного хуже….

«Мы этого никогда не узнаем», - отвечаю ей мысленно - и в этот момент на заднем фоне слышится какая-то возня и сорванный голос матери. Она как будто на пределе - в обрывках слов я слышу ее требование сказать, с кем разговаривает Алёна и потом - резкий, похожий на вдруг завывшую сирену голос матери как будто прямо у меня в голове:

— Вероника?! Это ты?!

Перехватываю ладонью горло, как будто этот жест может изменить мой голос.

— Я знаю, что это ты! - Мать срывается на тонкий визг. - Что ты делаешь?! Как ты можешь?! У тебя сердца нет! Ты просто…

Что именно я «просто» закончить так и не успевает, потому что Алёна отвоёвывает назад телефон и, не прощаясь, резко обрывает звонок.

Я еще несколько минут смотрю на телефон, пытаясь загипнотизировать его взглядом на стирание из моей памяти этого ужасного разговора. Жаль, что это