— Простота — это хорошо, — ответил мне он. — Простота не исключает надежности.

— Точно, — я посмотрел на Бритоголового, который предпочитал простое оружие, вроде бейсбольной биты. — И в двери хранилища стоял хороший замок.

— Как я вам уже говорил, замков было много. И все — высочайшего качества.

— Я в этом уверен. Можно было перепилить прутья клетки?

— Мы говорили и об этом.

— Совершенно верно. Сошлись на том, что ножницы для резки металла с прутьями не справились бы. Требовался ацетиленовый резак.

— Даже он мог не помочь.

— И, как вы говорили, охранники несли круглосуточную вахту. Охранники, такие как Роберт Волкерс.

Ван Зандт кивнул.

— Сколько их было?

Он замялся, возможно, почувствовав перемену в моем тоне.

— По ночам — двое.

— А сколько было охранников в ту ночь, когда убили Роберта Волкерса?

— Двое, разумеется.

— Вы уверены?

Его щеки дернулись.

— Охранников было двое.

— Что ж, это любопытно. Потому что, как я узнал из достоверного источника, охранник был один.

Ван Зандт стукнул тростью об пол, словно надеялся, что этим не позволит мне продолжить.

— Двое охранников, — возразил он.

— Да, ночью полагалось дежурить двоим охранникам, — согласился я. — Тут никаких сомнений нет. Я уверен, что в книге дежурств, если она сохранилась где-то в архиве, указано, что охранников было двое. И я знаю, что так написано в газетных статьях, посвященных убийству Роберта Волкерса, потому что мы с господином Резерфордом на днях просматривали газеты того периода в городской библиотеке. Второго охранника звали Лауис Рейкер. Господин Рейкер, к сожалению, уже два года как умер. От сердечной недостаточности. К счастью для нас, господин Резерфорд сумел связаться с его матерью.

Я кивнул Резерфорду, тот поднялся с ящика и направился к дверному проему в восточной части здания. Проем этот вел во двор, где стояло такси с работающим на холостых оборотах двигателем. На заднем сиденье находилась женщина.

Ожидая возвращения Резерфорда, я оглядел лица собравшихся, посмотрел на часы и, наконец, встал сам. Говорить пока было не о чем, и тишина буквально сдавливала со всех сторон, словно мы оказались в помещении, куда закачивался газ под высоким давлением. Я даже испугался, что Резерфорд и Карине Рейкер так и не появятся, а любое произнесенное слово сработает, как взрыватель, и нас всех разнесет в клочья.

Потом я услышал, как хлопнула дверца автомобиля (звук напоминал приглушенный пистолетный выстрел), а вскоре Резерфорд и женщина миновали дверной проем. Карине Рейкер двигалась, волоча ноги, и прошла, казалось, целая вечность, прежде чем они добрались до нас. Одной рукой госпожа Рейкер цеплялась за Резерфорда, в другой держала кожаную сумку, и каждый шаг давался ей с немалым трудом. Одета она была практически так же, как и при нашей первой встрече. Синее, цветастое платье под старым утепленным пальто, перекрученные на коленях чулки, спутанный парик на голове. Она накрасилась, но вид у нее был такой, словно ее обучали краситься в школе клоунов.

— Госпожа Рейкер. — Я протянул руку, чтобы помочь старухе, едва она приблизилась к нам.

Она схватила меня за запястье, сумка свисала с руки, потом перехватила за локоть, и мы со Стюартом усадили старуху на поддон, поставленный на два деревянных ящика. Усевшись, она положила сумку себе на колени. Крепко вцепилась в нее пальцами.

Я присел на корточки, заглянул ей в глаза, ободряюще улыбнулся и похлопал по колену. Старуха попыталась улыбнуться в ответ, лицевые мышцы пришли в движение, но получилась какая-то жуткая гримаса. Я поднялся и повернулся к остальным.

— Увы, мои знания голландского ужасны. А, как вы понимаете, на английском госпожа Рейкер не говорит. Но мы подумали, что будет лучше, если вы все услышите из ее уст, поэтому я помолчу и предоставлю ей возможность изложить свою историю. Для этого, собственно, она сюда и пришла.

Я кивнул старухе, но она колебалась. Тогда Резерфорд ласковым голосом сказал ей несколько слов на голландском, и она, откашлявшись, заговорила. Ее рассказ не мог занять много времени, но, поскольку я почти ничего не понимал, мне показалось, что она говорила несколько дольше, чем я ожидал. Она нервничала, запиналась, поглядывала на пальцы, которые сжимали сумочку. Стюарт то и дело клал ей руку на плечо, подбадривал, как ребенка, всем своим видом показывая, что хочет ей помочь.

Понять, почему она так волновалась, не составляло труда. Конечно же, рассказ давался ей тяжело. Много лет она хранила эти сведения в глубинах памяти и впервые решилась их обнародовать. Ее сын Лауис Рейкер, сказала она, работал охранником на алмазной фабрике «Ван Зандт». В жизни он не добился особых успехов, но ценил свою работу, которая позволяла ему содержать стареющую мать. Жалованья, которое он получал, хватало и на крышу над головой, и на еду в холодильнике, поэтому он не хотел никаких изменений. Но потом он получил от своего напарника предложение, благодаря которому мог заработать приличную сумму. От него требовалось совсем ничего: исчезнуть на час во время ночной смены, а потом молчать об этом, как рыба. Его предупредили, что, расскажи он кому-либо об этом предложении, наказание будет суровым. Конкретных угроз не высказывалось, но он понял, что это не просто слова.

Поставленный перед таким выбором, бедный Лауис Рейкер согласился в означенную ночь покинуть свой пост. Вернувшись, он обнаружил рядом с алмазным хранилищем труп Роберта Волкерса. На допросе в полиции Рейкер показал, что его напарника убили, когда сам он, согласно заведенному порядку, совершал обход фабрики. Солгал Рейкер со страху, но после этого ему не оставалось ничего другого, как держаться этой версии. Этому поспособствовало и то, что ночью какие-то люди ворвались в дом, подняли его мать с постели и ясно дали понять, что будет ждать их обоих, если он переменит показания. Рейкер правду так никогда и не сказал. Но мать считала, что именно чувство вины и страх стали причиной повышения кровяного давления, бессонницы, стресса, которые через десять лет и свели его в могилу.

Когда госпожа Рейкер заканчивала свой рассказ, голос ее задрожал. Она стала проглатывать слова и наконец заплакала, достала из рукава платья застиранный носовой платок, вытерла глаза.

Ример повернулась ко мне.

— Вы слышали ее рассказ раньше?

— Да, — кивнул я. — И склонен ей верить.

— Нет причин сомневаться в том, что она сказала правду.

— Согласен с вами.

— Но что следует из ее рассказа? — спросила Ким, впервые подняв голову и посмотрев на меня. — Что он меняет?

— Это еще один элемент картинки-головоломки, — объяснил я, как можно увереннее. — Еще один шажок к пониманию случившегося той ночью.

— Но мы знаем, что случилось, — вставил Ван Зандт.