ночью у меня ничего не получилось. Как и следующей. Я знал, что мне снится песня, и что мое сердце радостно делает тик, но не пытался встать, потому что знал, что тик может немедленно исчезнуть. По крайней мере, я счастлив, пока сплю, подумал я. После недели интенсивных размышлений над песней, она вышла из меня: не целиком, а всего лишь несколько слов. Это была детская песня, милая, нежная, игривая, но все же в ней было что-то грустное, от чего у меня слезы наворачивались на глаза. И я открыл глаза и почувствовал тик, такой большой, что у меня могла разорваться грудь, и сердце могло выпасть наружу. После всей этой нервотрепки, бессонных ночей, политических брошюр и теоретических очерков — я снова был ребенком. Я помню, как я декламировал нашему сыну песенку из моего детства, из которой я запомнил только несколько слов… лошадка… звезды… воздушный шарик… В тот момент мы оба почувствовали этот великолепный и неповторимый тик.

35.

Боль сломила меня.

Я встал, огляделся и почувствовал ненависть. Ненависть к Божо и Веде, которые ушли с неизвестно чем в сумках, ненависть к самому себе за то, что позволил им многое, что не должен был позволять, ненависть к миру и вселенной.

Я подошел к двери, ведущей на верхний этаж, в туалет, и тут, то ли по неосторожности, то ли по неловкости, задел один стеллаж. Находившиеся на нем стеклянные предметы упали на пол, и их грохот был таким громким, как будто разбился огромный стеклянный шар. Звук разбитого стекла показался мне знакомым, поэтому я остановился. У меня возникло непреодолимое желание снова услышать этот звук, и я толкнул другой прилавок. Прекрасный звук бьющегося стекла снова разнесся по магазину. Перед витриной уже остановился какой-то любопытный. Но на этом я не успокоился, свалил еще одну полку, потом витрину, потом снял со стены украшение в виде жезла и стал изо всех сил махать влево и вправо. Повсюду летали осколки стекла, металла, турецкого золота, керамических ваз, фарфоровых бутылок, и это выглядело так великолепно, так красиво, как симфония, в исполнении которой участвовал лично я в качестве дирижера.

Магазин разваливался, кричал, канючил, взывал и умолял, но пути назад не было. Магазин стоял передо мной на коленях, и весь мир стоял на коленях, плакал, умолял о прощении, но я не мог остановиться, я бил налево и направо так сильно, что звуки начали отскакивать от потолка и пола. Эти размахи влево и вправо ошеломили мне душу и вскружили мне голову: я упал ниц на том месте, где всего несколько дней назад топталась толпа в роскошных туфлях и уже через несколько часов опять будет так же.

Перед магазином стоят любопытные люди.

Где-то рядом звонит телефон.

Наверху нервно блуждает взгляд камеры.

Вдалеке слышатся полицейские сирены.

Один за другим открываются магазины.

Светофоры зеленые.

День может начинаться.

再见李！

再见奥利弗.

Конец.