– И как? Они такие же, как мы?

– Не совсем. – Просветитель молодежи начинает очередную лекцию о нравах первобытных племен Африки. – Например, то, что в Камасутре называется «нефритовыми воротами», выглядит у них как пробоина в крепостной стене…

– Почему?! – изумляется заинтригованная молодежь.

– Последствия варварского обряда обрезания.

Глаза молодежи округляются.

– Какой ужас! И как ты там себя показал?

Я скромно пожимаю плечами.

– Неплохо. Они уважали меня и называли «Большой Бобон».

– Большой – кто?

– Большой Бобон! – В голосе просветителя проскальзывают нотки гордости.

– Что такое Бобон?

– Гм…

Я целомудренно прикрываю глаза.

– Ах, вот оно что-о-о?! – с интересом восклицает девушка и, ныряя вниз, проводит примерно такие же оценочные манипуляции, которые производил когда-то вождь племени нгвама Твала. Но с прямо противоположным результатом.

– Но он не такой уж и большой, – бесхитростно восклицает она.

И тут же пытается исправить бестактность:

– Хотя нет, конечно, вполне нормальный! Просто… Ты только не обижайся…

Да, уязвить тонкую, чувствительную душу возвышенного и романтичного человека очень легко. Но обнаруживать этого ни в коем случае нельзя, чтобы не показаться слабым и смешным. И язвить в ответ насчет чрезмерной осведомленности современной молодежи не следует – это все равно что кричать: «Сам дурак!» Надо проявить мудрость и плавно перевести разговор на нейтральную тему.

– Перестань, щекотно!

Ее мягкая ладошка изучает нижнюю часть моего вспотевшего живота, но боюсь, что ничего твердого она не обнаружит, что даст повод для новых бестактностей – если не в словах, то в мыслях.

– Кстати, о Бельмондо! И с Жаном Габеном та же история. – Я осторожно останавливаю ласковую ручку, будто с целью дружеского пожатия. – Он тоже приобрел обаяние в солидном возрасте…

– У нас, что, лекция по этнографии? Или кинематографу? – Она жарко дышит мне в ухо, покусывает за мочку, ладошка вырывается, собираясь продолжить свое познавательное путешествие.

– Уже поздно, что ты скажешь маме? – Я пытаюсь деликатно выпроводить гостью.

Однако современная молодежь не понимает намеков.

– Посоветую ей тоже пойти с тобой пообедать, ха-ха-ха… А кто это у нас такой маленький и сонный? Неужели Большой Бобоша? Сейчас мы его увеличим, вдохнем силы и оживим…

Только к утру Галина ушла, а я заснул крепким сном… нет, конечно, не праведника! Просто сытого, удовлетворенного, усталого и в меру честного человека.

К завтраку я, конечно, опоздал. Свежая и отдохнувшая Галочка с аппетитом доедала фрукты, а Ирина наоборот – выглядела невыспавшейся и вяло ковырялась в белковом омлете. Обе сердечно поздоровались, к тому же, на удивление, мама не выглядела обиженной, и я даже ущипнул себя за руку: уж не перепутал ли я чего? Но тут же заметил на Галочке гранатовый гарнитур, и от сердца отлегло.

На четвертом стуле, который вчера пустовал, сидит изрядно помятый полный мужчина с большой плешью и лицом зануды. Жирные щеки обвисают, как у бульдога, челюсти работают, словно камнедробилка. Он обжирается вареными яйцами, жареным беконом, жареными сосисками – словом, всем, что было представлено на шведском столе.

Здороваться и представляться новый сосед считает излишним, хотя по мере насыщения становится все разговорчивее и осчастливливает нас информацией, что зовут его Павел Маркович, пятнадцать лет назад он переехал из Кукуева в Бостон, а потому стал счастливым, богатым и здоровым. Кислая мина, обтерханный костюм и факт нахождения на курортном лечении наглядно опровергают все его слова. Ирина отворачивается к окну.

– Какие планы, Геннадий Алексеевич? – интересуется Галочка. – Сегодня много процедур?

Деланное безразличие в голосе меня не обманет – я знаю, какая именно процедура ее интересует. Но, увы, работать тоже надо.

– Ни одной. Придется отлучиться по делам.

– И правильно, что уехал, – вещает наш сосед, намазывая маслом и джемом добрый десяток тостов. – У вас дикая преступность, низкий уровень жизни, в подземных переходах нищие просят милостыню…

– А вы приезжали в Россию за эти пятнадцать лет? – спрашивает Ирина.

– Нет, конечно! Что, мне жить надоело? Люди рассказывают, и по телевизору… Да и здесь тоже все не как у людей… Поселили в комнату: двести двадцать два! У нас, в Америке, все неприятные номера убирают – ни тринадцатого этажа не найдете, ни тринадцатой комнаты…

Он опять набивает полный рот.

За соседним столиком вчерашняя плотненькая блондинка мило воркует с огромным брюнетом явно кавказского вида. Значит, нашла зарядное устройство, и разъём, судя по её счастливому виду, вполне подошёл. Брюнет встает, наводит фотоаппарат, она, кокетливо оттопыривая мизинец, подносит ко рту чашечку с кофе. Полная идиллия!

Блиц! – мигает белая молния вспышки. Павел Маркович вздрагивает.

– Будьте осторожны! – шепотом говорю я.

– А что такое? – счастливчик, богач и здоровяк насторожился.

– Ничего особенного. Но если этот снимок отошлют в посольство Соединенных Штатов, боюсь, у вас будут неприятности…

– Почему?!

– Да потому, что вы производите впечатление голодного человека. Получается, что в Штатах вас не кормят, и только в Чехии вы отъедаетесь. В стране, которая еще вчера была коммунистической! Если фото попадет в газеты, престиж Америки пострадает. А виноватым назначат вас!

– Это провокация. – Павел Маркович резко отодвигает тарелку. – Я хорошо питаюсь в Америке. И у меня нет никаких жалоб! Просто я люблю поесть…

– Конечно, конечно, я вас понимаю… Только лучше не попадать в кадр. Все могут извратить и использовать против вас!

– Да, это они могут. Спасибо за предупреждение. Собственно, я уже наелся. Хотите докушать?

– Благодарю, я сыт.

– Как спалось, Геннадий? – поворачивается ко мне Ирина. Она улыбается и переглядывается с дочерью. Галочка удерживает на хорошеньком личике серьезное выражение, но уголки пухлых губок рвутся кверху.

– Замечательно. А вам?

– Не могу похвастать тем же. – Она лукаво улыбается и зевает, прикрывая рот ладошкой. – Днем наверстаю. После ванн хорошо спится…

Галина ноготком интимно царапает мне кисть.

– Можно, я поеду с тобой?

– Куда?

– Ну, по твоим делам…

– Нет, девочка, извини. Бизнес нельзя смешивать с отдыхом. – Я встаю и откланиваюсь.