– Ты слышал?

– Нет.

– Точно?

– Ну да, – сказал Антони.

Ему хотелось продолжить, и поскорее. Он был уже готов. И, если честно, боялся, что возбуждение спадет.

– Я тут все время всего пугаюсь, – пояснила Ванесса. – Как-то ночью мне стало так стремно, что я даже пошла спать к девочкам.

– Ну и как, классно было?

– Им по двенадцать лет, придурок.

– Чего ты боишься-то?

– Это все лес. Там все время что-то потрескивает. А еще я боюсь «головастиков».

– Они сюда не придут.

– Ага, как же. Мы как-то утром нашли развешенных на деревьях убитых ежиков.

– И что?

– Это их рук дело. Они их жрут, я думаю.

– Ерунда все это.

Пока они так перешептывались, Антони просунул руку ей за спину. Пересчитал все позвонки, провел ладонью по бокам, по бедрам. В ложбинке на пояснице обнаружил капельки пота. Ванесса лежала влажная, вся колыхалась, слова ее звучали приглушенным жужжанием в перегретом воздухе палатки, а страх лишь обострял наслаждение. Антони поднес к губам пальцы, они были влажные от ее пота. Его больше не заботило, встанет у него или нет. Он хотел только одного – прижаться животом к животу Ванессы и смешать свой и ее. С него буквально текло. Он вытер лоб.

– Тебе не жарко? Тут подохнуть можно.

Вместо ответа девушка просунула руку между их тел, расстегнула ему джинсы и принялась через трусы массировать ему член. У нее хорошо получалось. Она делала это для себя. Антони что-то пробормотал.

– Да молчи ты…

Юноша нащупал фонарик и включил его.

– Ты чего?

– Секунду. Я хочу тебя видеть. Пожалуйста.

Ванесса не стала противиться, и он увидел совсем рядом ее серьезное лицо, бархатистое и смуглое. Антони немного откинулся назад, чтобы лучше рассмотреть ее. Она по-прежнему деловито его массировала. Он хотел было запустить руку ей в трусики, но она отстранилась.

– Дай я сама, – сказала она.

Она стала спускать его джинсы, он помог ей. Потом последовали трусы. Она взяла в руку сам член. Послюнила ладонь, чтобы дело шло лучше. Ощущения у Антони были неописуемые, что-то текучее, острое поднималось через поясницу до самого затылка.

– Блин, как хорошо-то.

Она не слушала его. Не спуская глаз с его члена, она продолжала его массировать, время от времени запуская руку под самые яички, – во больная, ну просто больная! В ее взгляде была отстраненность статуи, какая-то маниакальная непроницаемость.

– Сейчас ты меня трахнешь, – сказала она.

Он закрыл глаза. А ведь он сможет. Вот это он точно сможет.

– У тебя резинки есть?

– Ага.

Она выпрямилась, чтобы снова встать на четвереньки в другом углу палатки. Повернувшись к нему спиной, она вывалила на землю содержимое сумки и рылась в нем.

– Черт, куда же я их дела?

– Не двигайся.

– Чего?

Она изумленно взглянула на него через плечо.

– Не двигайся, говорю.

– Ну ты больной.

При этом она хитро улыбалась. Игра продолжалась. Он навел на нее фонарик.

– Изогнись немного, чтобы лучше видно было.

– Не буду, кончай свои глупости.

– Молчи, а то на помощь позову.

Она прыснула со смеху и выгнула спину. Он подполз к ней на коленях, она по-прежнему стояла на четвереньках. Он надавил ей на поясницу, чтобы зад выпятился еще больше. Потом грубо, жестко схватил ее за шею. Это был их коронный номер. Она еще немного раздвинула ноги, чтобы было удобнее, и, скрестив руки на земле, легла на них щекой. Теперь он крепко держал ее и просунул руку между бедер. Ванесса прикрыла веки. Он добрался до ее «киски», надавил и стал гладить ладонью ткань штанов. Она выгнулась еще больше, ее вздохи шли теперь из самой груди, она вся была в поту. Антони спустил ей штаны, под ними оказались белые трусики. Он прижимался, терся о ее бедро.

– Давай, – процедила сквозь зубы Ванесса.

Он наполовину спустил ей трусики, обнажив попку.

– Сними совсем.

– Молчи.

Они тихо переговаривались, приглушенными голосами. Палатка плыла теперь где-то в открытом море, вдали от континентов. Уже больше года у них вошло в привычку встречаться вот так, время от времени, когда возникало желание или подворачивался удобный случай. Они не задавали вопросов, ничего не требовали, между ними не было ни упреков, ни обещаний. Только эта общая тайна их секретной любви, которая привела в конце концов к безграничному взаимопониманию. Благодаря этому они накопили огромный опыт. Они прекрасно разбирались в предпочтениях, причудах друг друга, знали, что каждый любит, а что ненавидит. В постели им можно было бы дать по тридцатнику. Они радовались этому преждевременному взрослению, гордились им. Из этого проистекала и их странная привязанность друг к другу. Антони ценил Ванессу за то, что с ней он мог упражняться в мастерстве, необходимом для будущей жизни (ведь ему предстояло ублажать Стеф или других девчонок). Ванессе он нравился своей выносливостью, наивностью и сговорчивостью. В сущности, все это было результатом как взаимного обмена опытом, так и просто недоразумения.

А пока Антони схватил ее за трусики и резко натянул их, так что они оказались между ягодицами. Хлопчатобумажная ткань врезалась в тело, Ванессе было не пошевельнуться, она подумала, что сейчас рехнется от этого. Чтобы показать ему, что ей неудобно, она еще немного прогнула поясницу, бедра ее раздвинулись и стеснявшее их белье затрещало.

– Плевать, – сказал Антони.

И просто разорвал их. Блин, как же это приятно – ощутить такую силу. На первых порах ей пришлось его немного подталкивать, он был совсем ребенок, робкий недотепа, и хотя сам он и отрицал это, она сразу поняла, что до нее у него не было девчонок. Так что пришлось его направлять, учить, что делать, как и сколько. А как только он понял в общих чертах азы общения с женщиной, Ванесса показала ему то, что было нужно ей.

А она хотела, чтобы ее держали.

Потому что вообще, по жизни, это была ее роль. Удила, напряг, усилие воли – это все ее. Впрочем, она знала, чего хочет, это ее свойство было всем известно. Такое вот утешение.

Ванесса выросла в любящей, благополучной семье, ее родители даже не последовали столь распространенной моде, как развод и создание новой семьи. Они уже двадцать лет жили в одном и том же домике из трех комнат с двумя детьми – мальчиком и девочкой. Он – сотрудник кадастрового бюро, она – секретарша в мэрии. Каждый год они ездили на две недели в Сен-Нари. Они не стремились к какой-то другой жизни, довольствуясь своим приличным жалованьем и разумными прибавками к нему. Они занимали свое место, благосклонно смотрели на существующий порядок вещей, в меру возмущались силами, которые ему угрожали, беспокоились по поводу освещавшихся на ТВ катаклизмов, радовались счастливым моментам, которыми их одаривала жизнь. Однажды вся эта незыблемая гармония подвергнется испытанию в виде рака. А пока все было хорошо. Зимой сидели у камина, весной гуляли на природе.