дома, а я даже не успел отъехать. И мне показалось, что он был в ярости.

— Тебе показалось.

— Ты уверена? — Он переводит взгляд на меня. — Такое не могло показаться.

— Могло. Показалось, — я смотрю на него так, чтобы он понял: я не хочу обсуждать эту тему. Это не его дело.

Климов вздыхает и прячет руки в карманы джинсов.

— Ладно, расскажешь, если захочешь.

Я киваю.

— Пошёл я тогда, Эрвина. Не буду мешать тебе отдыхать.

— Хорошо, Эд, пока.

— Не обнимешь меня на прощание?

— Ну подойди сам. Или ты хочешь, чтобы я сама встала? — Я решаю, что в том, чтобы обнять его, нет ничего плохого. Это ведь просто невинные объятия, которые ничего не значат.

— Ну окей, — он подходит ближе и останавливается возле кровати.

Он склоняется надо мной, и я обвиваю его шею руками, а он прижимает меня к себе. В следующее мгновение мы уже отстраняемся друг от друга.

— Всё, Эд, можешь идти.

— Спасибо, что отпускаешь меня, Эрвина. Выздоравливай, скоро увидимся, — говорит он напоследок.

Глава 41

АЛЬБА

Сегодня мне пришлось пропустить занятия в университете, так как я был занят выполнением поручений отца. Весь день я провёл в одном из ресторанов, где контролировал работу персонала, проверял документацию и наблюдал за камерами видеонаблюдения. К сожалению, не обошлось без выговоров сотрудникам.

Некоторые люди ошибочно полагают, что если я не Виталий Островский, а его сын, то можно садиться мне на шею и лить воду в уши. Из-за этого мне пришлось принять решение об увольнении нескольких сотрудников.

Настроение у меня отвратительное с самого утра. Я привык пить ночь напролет, а на следующий день учиться или работать. Отец всегда учил меня, что котелок должен варить при любых обстоятельствах, независимо от того, что и с кем я делал и где ночевал. Независимо от того, что происходит в личной жизни. Но тем не менее я срывался сегодня на всех, кто оказывался рядом.

Мне предстоит совершить ещё один визит в недавно открывшийся ресторан, чтобы забрать некоторые документы и передать их отцу. После этого я намереваюсь отрубиться и пробудиться лишь завтрашним утром. Ни на что другое желания нет.

Минувшая ночь оставила свой след. Я вернулся домой глубокой ночью, изнурённый, мрачный, ещё более пьяный, чем во время нашей последней беседы с Птичкой. С Арни и Лео перешли на более крепкий алкоголь и приговорили напоследок бутылку виски.

Квартира встретила меня… не тишиной. В одной из комнат уже вовсю развлекался Эд.

— Вот же ненасытный, — проворчал я. — Ну ничего, недолго тебе осталось кайфовать.

Я небрежно сбросил обувь и, не включая освещения, направился к себе. Панорамные окна от пола до потолка пропускали достаточное количество света. Подойдя к окну, я отдёрнул штору и уставился вдаль. Опустевший ночной город с высоты птичьего полёта завораживал своей красотой. Меня это всегда умиротворяло. Но не в этот раз.

Я смотрел на окна соседних домов, на яркие вывески магазинов, но не видел ничего. Только её лицо. Красивое. Злое. И бездонные серо-голубые глаза, полные обиды и презрения.

«О, сколько угодно можешь считать, что я не оставил тебе выбора, до посинения твердить, что ты не хотела, что я тебя принудил. Но… Мы оба знаем, что будь это так, ты бы не позволила мне даже переступить порог своего дома. В следующий раз будешь смотреть в глазок, прежде чем распахивать дверь».

Я сомкнул веки, и в моём воображении тут же возникла картина: капля спиртного медленно стекает по её шее. Дурманящий цветочный аромат окутывает меня, наполняя голову туманом. Я не мог себя остановить. Да и не хотел. Я прильнул к её коже губами… И меня повело. Сильнее, чем от любого алкоголя.

Я был готов отдаться своим инстинктам прямо здесь и сейчас.

«Да, давно меня так не крыло. Только от одного запаха девчонки. Бред, конечно. Не похоже на меня. Это точно не я. Всё дело в алкоголе».

Простояв ещё некоторое время у окна, я устало побрел к широкой кровати и развалился на ней, закинув руки за голову.

В верхнем ящике тумбочки всё ещё лежал изящный золотой браслет с подвеской в виде птички. Я так и не отдал его Мальцевой.

Эта зараза назвала меня не очень вежливо. Вероятно, алкоголь отравил ее мозг, иначе она бы сто раз подумала, прежде чем говорить со мной в таком тоне.

Я прижал ладони к вискам и крепко зажмурился. Вскоре, пролежав некоторое время с закрытыми веками, я погрузился в сон.

Провалился в пустоту и проснулся уже ближе к утру, весь в поту. Мне что-то снилось, но я не мог вспомнить, что именно.

— Альберт Витальевич, рада видеть вас! — с улыбкой приветствует меня хостес. Я прохожу мимо, даже не взглянув на неё.

На полпути к кабинету меня останавливает администратор — эффектная брюнетка лет тридцати.

— Добрый день! Вы сегодня один или с Виталием Сергеевичем? — спрашивает она.

— Один. Скажи, чтобы принесли кофе в кабинет, — отвечаю я сухо, не оценив её вопроса. Какое ей, нахрен, дело, со мной отец или нет? Неужели положила глаз на него? Ну уж нет, милая, к мачехе я пока не готов.

До моего слуха доносится девичий смех, и я невольно обращаю свой взор в сторону бара.

«Ну, только тебя мне сегодня не хватало, — проносится в моей голове. — Чёрт, я же совсем забыл, что ты здесь работаешь».

Я хмуро смотрю на хлюпика, которого Мальцева называет своим парнем. Ну, с хлюпиком, конечно, я несколько погорячился. Так-то он крепкий и спортивно сложен.

Всё время забываю, как его зовут, но точно знаю, что это он.

И точно не помню, чтобы у него была ещё одна девушка.

«Хм, а это уже интересно».

Он о чём-то беседует с официанткой, вероятно, рассказывает что-то весёлое, поскольку девушка смеётся. Улыбается ей и смотрит так, будто перед ним торт, а он месяц не ел сладкого.

Вскоре, видимо, официантка вспоминает о своих обязанностях, поскольку они завершают разговор. Парень, перегнувшись через барную стойку, трогает волосы девушки, заправляя ей их за ухо, а затем нежно целует её в губы.

А я малость охреневаю от происходящего.

Мало того, что они не работают, а занимаются личной жизнью и гоняют слюни, так еще и делают это втайне от Мальцевой.

«Вот это ты парень, преуспел».

— Альберт Витальевич, с вами всё в порядке? — возвращает меня к реальности голос администратора.

— Как зовут официантку, которая только что была у бара? — спрашиваю я, кивая