— Я же сказала, что не хочу никуда бежать! — выпалила она, открывая.

Но за дверью обнаружился незнакомый мужчина. Небритый. Взъерошенный. В куртке. Он оглядел Фаню и вместо «здрасте» или «привет» сказал:

— Иди сюда,

Иди на перекресток

Моих больших и неуклюжих рук!

Фаня обомлела:

— Вы в своем уме?

Мужчина кивнул и процитировал:

— А я одно видел: вы, Джоконда,

Которую нужно украсть!

— Вы поэт, что ли? — усмехнулась Фаня.

Незнакомец расплылся в улыбке:

— Нет… Поэт — Маяковский. Я его цитировал. А куда это вы так яростно отказывались бежать, вот интересно? Кстати, меня зовут Никита.

— Никита? А я про вас знаю! Броня рассказывала.

— И я про вас знаю. Вы Стефания из Москвы. Бронислава просила зайти вас проведать.

Подавляя смех, новый знакомый поинтересовался, отчего у нее под глазами два фонаря, не новая ли это московская мода?! Фаня вспыхнула и рассказала о своих злоключениях в коммунальной квартире. Мужчина покатился со смеху и пообещал при случае заняться воспитанием буйного художника-авангардиста.

«Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро! У них в Петербурге так принято, что ли?» — думала Фаня, варя кофе на кухне. Она чисто из вежливости предложила этому Никите выпить кофе, а он с готовностью согласился, и теперь она вынуждена готовить завтрак. Экий наглец!

Она поставила кофейник и тарелку с бутербродами на поднос и пошла с завтраком в Бронину комнату — коммунальная кухня лично у нее отшибала аппетит начисто.

Попивая кофе, Никита сообщил, что только что вернулся из Кронштадта, где провел несколько дней.

Оглядев визитера, Фаня сочла его привлекательным — лицо мужественное и в то же время тонкое, благородное, большие выразительные глаза. Но более всего ей нравился его красивый, сильный голос. Кстати, ее не покидало чувство, что прежде она видела это лицо и слышала этот голос. Просто наваждение какое-то…

— Твое лицо кажется мне подозрительно знакомым!

Никита улыбнулся:

— Да, меня все время путают с одним артистом по фамилии Бандерас, говорят, мы очень похожи.

Фаня хмыкнула:

— Да ладно, не в Бандерасе дело. Кроме шуток, я тебя определенно где-то видела…

Никита зевнул:

— Земля маленькая, может, и встречались когда.

— А чем ты занимаешься?

Он махнул рукой:

— Ничего интересного, машинист в метро, все очень банально. Ну ладно, Стефания, спасибо за кофе. Если что понадобится — заходи в гости!

Когда Никита ушел, она попыталась вспомнить, где и при каких обстоятельствах могла его видеть, но ей это не удалось.

* * *

День оказался на редкость бестолковым, она никуда не пошла — ее знобило, болела голова, должно быть, простуда! Фаня валялась на диване с книгой в руках и к вечеру уже просто изнемогала от скуки.

Странное дело — она сама себе напоминала марафонца, который долго спешил к финишу, не отвлекаясь ни на что другое, и вот он добежал, цель достигнута, и вроде можно успокоиться, но он в растерянности, поскольку совершенно непонятно, чем теперь заняться.

Да, она добилась определенных успехов в карьере журналиста, но что у нее есть, кроме работы? Здесь, в Петербурге, во время этих новогодних каникул она поняла, что совершенно не умеет отдыхать, наполнять жизнь чем-то иным, помимо работы. В самом деле, она не знает, чем себя занять. Читать? Смотреть телевизор? Плевать в потолок? Скучно…

«Не пойти ли в гости к соседу?»

Никита явно обрадовался, увидев ее. Во всяком случае, расплылся в улыбке и пригласил отужинать с ним.

Входя в его комнату, она смутилась и удивилась. «Странно, чего это я вдруг смущаюсь, как школьница?!»

Когда хозяин ушел на кухню готовить ужин, она с любопытством осмотрела комнату — скромно, в меру чисто, шкафы доверху уставлены книгами, в углу электрогитара.

Никита вернулся с подносом и извинился перед гостьей за то, что ужин вышел скромным — яичница да бутерброды. Фаня безмятежно махнула рукой — пойдет!

Пока Никита раскладывал еду на тарелки, она разглядывала книги. Хайдеггер, Ницше, Блаженный Августин… Угрожающе толстые тома словно подсказывали: хозяин — человек серьезный!

— Ты это читаешь? — удивилась Фаня.

— Читаю. Собирал библиотеку не под цвет обоев. Хотя, как говорилось в одном хорошем фильме, «обезьяны читают философские книги, но они их не понимают!». Так что это ни о чем не говорит.

«У него хорошее чувство юмора. Зачет!» — подумала Фаня.

На стене она заметила фотографию, с которой улыбался молодой парень с электрогитарой в руках. Она вопросительно взглянула на Никиту. Он сухо кивнул: «Да, это я в мои лучшие годы» и отвел глаза.

Она вгляделась в фотографию и вдруг все поняла! В памяти возник тот вечер: осенняя Москва, клуб, рок-концерт, на который она, тогда еще студентка, пришла с подругой…

— Это был ты! — закричала она так, что он вздрогнул.

— Чего орешь? — недовольно спросил Никита.

Но Фаня не сбавила громкость и проорала еще сильнее:

— Москва! Осень! Мой любимый клуб, и ты на сцене! Никита Лавров?!

Никита молчал.

— Почему ты молчишь?

Он положил на тарелку яичницу и стал есть.

— Ответь мне! — потребовала Фаня.

Лавров делал вид, что не слышит.

— Можешь ничего не говорить, я все равно тебя узнала! — рассмеялась она.

Фаня чувствовала какую-то бешеную радость, и ей хотелось поделиться этой радостью с ним.

— Как ты пел, Никита! В тот вечер все девушки в зале были в тебя влюблены!

Лавров перестал есть:

— Ну да?

— Да. И я тоже! — Она смутилась, но все-таки добавила: — Я… Была влюблена в тебя!

— Сейчас придумала?

— Нет, той осенью.

Лавров сказал неожиданно мрачно:

— Спасибо, конечно, за теплые слова, но я не люблю вспоминать прошлое. Это было так давно, что кажется — и не со мной. Тот парень писал песни, улыбался девушкам со сцены, ну и что? Какое отношение это имеет ко мне?

— Не просто парень! — возмущенно фыркнула Фаня. — А гений! Поэт!

Никита сморщился, как от зубной боли. Увидев его кислое лицо, Фаня осеклась и растерялась, интуитивно поняв, что прошлое для Лаврова — болезненная тема. Он немедленно подтвердил это, резко сказав, что у него дела и ему пора идти. Фаня опешила и даже обиделась. Растерянно попрощалась и ушла к себе.