«Сообщаем, что в нашем селе Красное скрывается дезертир ипредатель Родины товарищ Чонкин Иван, который проживает в доме почтальонаБеляшовой Анны и имеет при себе оружие, а также боевую технику в видеаэроплана, который не летает на бой с немецко-фашистскими захватчиками, а стоитв огороде без всякой пользы в периуд тяжелых испытаний для нашей страны.Красноармеец Чонкин Иван, хотя его место на фронте, на фронте не воюет, азанимается развратом, различными видами пьянки и хулиганства. ВышеупомянутыйЧонкин Иван высказывал незрелые мысли и недоверие к марксистско-ленинскомуучению, а также к трудам Ч. Дарвина о происхождении человека, в результатекоторых обезьяна в человека превратилась посредством труда и осмысленныхдействий. Плюс к вышеуказанному, он допустил преступную потраву скотинойБеляшовой Анны огорода известного местного селекционера и естествоиспытателяГладышева Кузьмы, и этими своими действиями Чонкин, безусловно, нанес большойурон нашей советской науке сельского хозяйства на ниве гибридизации. Просимунять зарвавшегося дезертира и привлечь к ответственности по всей строгостисоветских законов. К сему жители деревни Красное».

Капитан прочел письмо и красным карандашом подчеркнул слова«дезертир, предатель, Чонкин». Синим карандашом подчеркнул фамилию «Гладышев»,сбоку написал «анонимщик» и поставил вопросительный знак.

Письмо было как раз кстати. Пора было приниматься запретворение в жизнь указаний Верховного Главнокомандующего. Капитан вызвал ксебе лейтенанта Филиппова.

– Филиппов, – сказал он ему, – возьми сколько тебе нужнолюдей, завтра поедешь в Красное, арестуешь дезертира по фамилии Чонкин. Ордерполучишь у прокурора. Разузнай, кто такой Гладышев. Может быть, он нам ещепригодится.

С вечера небо затянуло обложными тучами и пошел дождь. Оншел, не переставая, всю ночь, и к утру дорогу так развезло, что идти по нейбыло немыслимо. Нюра шла по обочине, и ее большие, отцовские еще сапоги то идело слезали, приходилось придерживать их за голенища. Да еще сумка от дождянабухла и норовила сползти с плеча. Промаявшись так километра два с половиной,вышла Нюра к первой развилке и увидела крытую брезентом полуторку. Возле неекопались несколько человек в серых гимнастерках. Промокшие и перепачканные сног до головы, они расчищали кто лопатами, а кто и просто руками дорогу передмашиной, а один с двумя кубиками на петлицах стоял чуть в стороне и курил,прикрывая ладонью от дождя расклеившуюся самокрутку. Сзади из-за машины вышелогромный верзила с куском фанеры, используемой вместо лопаты. Увидев Нюру,огибавшую полуторку стороной, верзила остановился и уставился на нее зверскимисвоими глазами из-под рыжих бровей.

– Женчина! – вскричал он удивленно, словно встреча произошлана необитаемом острове.

Люди в серой форме бросили работу, повернулись к Нюре истали молча ее разглядывать. Под их взглядами Нюра попятилась.

– Девушка! – окликнул Нюру тот, что курил. – До Красногодалеко?

– Нет, не далёко, – сказала Нюра. – Вот еще с километрпроедете, за бугор перевалите, а там уже будет видно. А кого вам нужно? – Онаосмелела.

– Там у вас дезертир какой-то живет, мать его в душу, –доверчиво объяснил стоявший возле лейтенанта боец с лопатой.

– Прокопов, – строго оборвал его лейтенант, – не болтай.

– А чего я такого сказал? – Прокопов бросил лопату и сел заруль.

Машина тронулась, продвинулась немного вперед и снова заселав грязи. Нюра пошла дальше. Она прошла немного по дороге, потом забрала вправои низом, низом вдоль речки кинулась назад к Красному.

Чонкин спал так крепко, что разбудить его удалось не сразу.Пришлось даже плеснуть в лицо холодной воды. Нюра рассказала о людях,застрявших на дороге, о разговоре насчет дезертира.

– Ну и пущай ловят своего дезертира, – мотал сонной головойи не мог ничего понять Чонкин. – Я-то здесь при чем?

– О господи! – всплеснула руками Нюра. – Да неужто ты неможешь понять? Дезертир-то кто? Ты.

– Я дезертир? – удивился Чонкин.

– Я, что ли?

Чонкин спустил ноги с кровати.

– Чтой-то ты не то, Нюрка, болтаешь, – недовольно сказал он.– Какой же я тебе дезертир, сама подумай. Меня сюда поставили охранять эроплан.Сколь я ни обращался в часть, никто меня не сымает. Сам я покинуть пост немогу, не положено по уставу. Как же я могу быть дезертиром?

Нюра стала плакать и умолять Чонкина принять какие-тосрочные меры, потому что им все равно ничего не докажешь.

Чонкин подумал и решительно встряхнул головой.

– Нет, Нюрка, прятаться мне негоже, потому что я свой постоставлять не имею права. И снять меня не может никто, окромя разводящего,начальника караула, дежурного по части или… – Чонкин подумал, какое ещеответственное лицо может снять его с поста, и решил, что после дежурного почасти он может подчиниться не ниже чем генералу, – или генерала, – заключил он.И стал одеваться.

– И чего ж ты будешь делать? – спросила Нюра.

– А что мне делать? – пожал он плечом. – Пойду стану напост, и пущай попробует кто подойти.

На дворе по-прежнему шел дождь, поэтому Чонкин надел шинель,а поверх нее натянул ремень с подсумками.

– Стрелять в их будешь? – с испугом спросила Нюра.

– Не тронут – не буду, – пообещал Чонкин. – А если ужтронут, пущай не обижаются.

Нюра кинулась к Ивану, обхватила его шею руками, заплакала.

– Ваня, – попросила она, давясь слезами. – Прошу тебя, непротивься им. Убьют.

Чонкин провел рукой по ее волосам. Они были мокрые.

– Что делать, Нюрка, – вздохнул он. – Я ж часовой. Давай навсякий случай простимся.

Они поцеловались три раза, и Нюра, хотя и не умела этогоделать, перекрестила его.

Чонкин перекинул винтовку через плечо, нахлобучил пилотку ивышел на улицу. Дождь как будто бы утихал, и где-то за Ново-Клюквиномзасветилась неяркая радуга.