– Свинцов, не топай, – сказал он и прислушался. Сердце еслии билось, то так тихо, что его не было слышно.

– Ну что? – спросил с любопытством Свинцов.

– Не разберу. – Лейтенант поднялся с колен, хотел отряхнутьих, но, посмотрев на брюки, понял, что этого делать не надо. – А ну-ка послушайты, у тебя, может, слух получше.

Свинцов, в свою очередь, стал на колени и приложил ухо кгруди. Потом поднял голову и сказал:

– Мыша.

– Кто? – не понял лейтенант.

– Под полом скребется, – объяснил Свинцов. – А может, икрыса. Писк такой грубый, вроде бы не мышиный. У меня в подполе прошлый годзавелись, а я попервах не понял, думал мыши и кошку сдуру туда и запусти. Такони на ее там как набросились и хвост объели, еле жива осталась.

– Свинцов, я тебе разве мышей слушать приказывал? Сердцебьется или не бьется?

– А кто его знает, – ответил Свинцов. – Я же не врач и вэтом деле без особого понимания. Я думаю так: фортку надо открыть для свежеговоздуха. Если живой, значит, очнется, если мертвый – с носа чернеть начнет. Атак разве определишь?

– Черт-те чего, – сказал в сердцах лейтенант, – народкакой-то пошел слабонервный. И чего они нас боятся? Мы же кого попало нехватаем, а только по ордеру. Ладно, хрен с ним, пусть лежит. Пойди в соседнююкомнату, приведи однорукого. Только не груби, а то и он загнется, где мы тогдапонятого возьмем?

Свинцов открыл дверь в соседнюю комнату и позвал Волкова.Волков робко переступил порог, а когда увидел лежащего под столом председателя,вовсе позеленел и затрясся от страха.

– Вы знаете этого человека? – кивнул лейтенант на неподвижнораспластанное тело.

– Незнаком! – прокричал Волков, прикусив с перепугу язык.

– Как незнаком? – удивился лейтенант. – Кто же это?

– Председатель Голубев, – теряясь от нелепости своихответов, пролепетал Волков. – Но я с ним только по службе, а в смысле личныхотношений мы даже не разговаривали.

– Так уж не разговаривали? – недоверчиво посмотреллейтенант. – Что ж это, вы встречались и ни разу ни одним словом неперемолвились?

– Ни одним… Ей-богу, ни одним. Я, конечно, беспартийный…образование у меня маленькое, я в этих делах ничего не понимаю.

– А мы тебя научим понимать, – с места сказал Свинцов.

– Он мне однажды, правда, сказал, что труды Маркса –Энгельса рабочему человеку понять трудно, тут, мол, нужно иметь специальнуюполитическую подготовку.

– Так, – сказал лейтенант. – И все?

– И все.

Свинцов тяжело шагнул к Волкову и приставил к его носуогромный красный кулак, заляпанный родинками или веснушками.

– Ты у меня брось запираться, а то я тебе нос набок сверну.Тебя лейтенант вежливо спрашивает, так ты, падло, вежливо отвечай.

Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы лейтенант не вспомнил,что пришел сюда вовсе не затем, чтобы допрашивать Волкова. Оборвав грубостьСвинцова, он объявил Волкову, что ему в качестве понятого доверяютприсутствовать при аресте дезертира Чонкина.

Они шли развернутым строем по широкой улице Красного. Ихбыло семь человек. Восьмым был счетовод Волков, он плелся, сильно отстав ииспуганно озираясь по сторонам, словно ждал неожиданного нападения сзади.

Завидев их, жители деревни прятались по избам и осторожновыглядывали из-за занавесок, дети переставали плакать и собаки не лаяли из-подворот.

Тишина стояла, как перед рассветом в тот самый час, когдавсе, кто ложится поздно, уже легли, а те, кто рано встает, еще не встали.

Люди, смотревшие за ними из-за занавесок, замирали, когдастрой приближался к их избам, и облегченно вздыхали, когда он проходил мимо. Иснова затаивались в любопытстве и страхе: куда же они? К кому?

Когда же серые люди прошли дом Гладышева, всем стало ясно:идут к Чонкину, больше не к кому – одна только изба перед ними осталась,последняя.

– Стой! Кто идет? – неожиданно для всех раздался голосЧонкина. В предшествующей тишине он показался таким громким, что его услышалався деревня.

– Свои, – не останавливаясь, буркнул лейтенант и дал знакподчиненным не задерживаться, идти дальше.

– Стой! Стрелять буду! – Чонкин щелкнул затвором.

– Не стреляй, ты арестован! – прокричал лейтенант, на ходурасстегивая кобуру револьвера.

– Стой, стрелять буду! – повторил Чонкин и, взяв оружие наизготовку, дал предупредительный выстрел в воздух.

– Бросай оружие! – Лейтенант быстрым движением выхватилревольвер и, не целясь, выстрелил в направлении Чонкина. Чонкин ловко нырнулпод фюзеляж и вылез с другой стороны. Пуля прошила капот двигателя и застрялагде-то там внутри.

Чонкин пристроил винтовку на конце фюзеляжа возле киля иосторожно высунул голову. Серые приближались. Теперь они все держали пистолетыв руках, а безоружный счетовод Волков, все удаляясь от лейтенанта и отставая,стремился укрыться за широкой спиной Свинцова. Чонкин, не теряя времени,совместил линию прицела с подбородком лейтенанта и нажал на спусковой крючок.Но в этот момент его кто-то толкнул под локоть, и это спасло лейтенанта. Пуляпросвистела над самым его ухом.

– Ложись! – крикнул лейтенант и первым самоотверженнобухнулся в грязь.

Чонкин вздрогнул и обернулся. Испуганный выстрелом кабанБорька отскочил и теперь приближался снова с настороженным дружелюбием.

– Брысь! – Чонкин замахнулся на Борьку прикладом, но тот,поняв этот жест как шутку, набросился на Ивана, и унять его было непросто. Асерые, хоть и залегли рядом со своим командиром, могли в каждую минутуподняться и ринуться в наступление.

Первым опомнился лейтенант.

– Эй, ты! – Отклеившись от земли, лейтенант поднял надголовой какую-то бумагу. – Ты арестован. Вот ордер на твой арест, подписанныйпрокурором.

– Неужели сам прокурор подписал? – удивился Чонкин.

– А что же я буду обманывать, – обиделся лейтенант нестолько за себя, сколько за свое Учреждение. – Мы без санкции прокурора неберем.

– И фамилию мою прокурор знает?

– А как же. Ты ведь – Чонкин?