– Слишком долго, чтобы не обозлиться на живых.

– А теперь?

– Ты отпустила их. Цепь порвана. Они свободны. Они вольны уйти.

Тепло, источаемое учительницей, согревало Сашу. Кожу пощипывало. Душа пела.

– Это отец Владимир помог.

– Это твоя доброта спасла их. Они просили передать тебе, что дом чист. И они хотят тебя отблагодарить.

– Не нужно, – улыбнулась Саша.

– Нужно, – мягко сказала тетя Галя. – Не отказывай им. Разреши им покинуть дом со спокойной совестью.

– Я не знаю, – растерялась девушка.

– Проси что угодно. Любое твое желание.

– Но у меня все есть…

– У такой юной красавицы должно быть море желаний. – Тетя Галя хитро посмотрела по сторонам. Саша заметила бумажки на стенах, которых не было минуту назад. Листы, исписанные ее собственным почерком, страницы из ее секретного дневника, пришпиленные к панелям.

– Магия, – сказала тетя Галя и мелодично засмеялась. Она протянула руку и, хотя до стены было метра три, сняла один из листов. Вчиталась, засияла. – Домик в Норвегии? Они могут устроить! Раз плюнуть – норка хоббитов под Осло, – женщина смерила замолчавшую Сашу испытующим взглядом, – или…

Рука сорвала новую страницу. Тетя Галя прикрыла рот ладонью и хихикнула.

– Силиконовая грудь? Любого размера и от ведущих европейских хирургов. О, Ромочка изойдет слюной!

Хихиканье стало грубее. Резкое и лающее. Левое запястье оставило на белоснежной столешнице грязный след. За горной грядой вышла огромная луна.

Саша вжалась в кресло, она вертелась и мычала испуганно. Ноги не слушались, утонули в колючей медвежьей шерсти. Камин превратился в печь из подвала. По запискам сновали мухи, они отковыривали буковки и улетали с ними в лапках. Жужжали под перекосившейся люстрой.

Тетя Галя отцепляла записки, комкала их.

– Как насчет путевки в прошлое? Повидать дядю Альберта? Двадцать четыре часа любого дня из любого года? Они и такое устроят.

Саша не понимала, как она могла принять эту старуху за тетю Галю. Ведьма из числа медиумов хохотала и кривлялась. Ее бельма налились кровью, вспучились, округлились. Будто крашеные деревянные бусины под желтыми веками.

– Вот оно, – воскликнула старуха, – вот чего ты хочешь сильнее всего! Проси у них, и воздастся! Повторяй за мной: заложные…

«Не смей!» – закричала Шура.

Саша трепыхалась в размякшем, воняющем псиной кресле. По липкой обивке прыгали вши. Насекомые кишели в седых патлах старухи.

– Хочешь! Хочешь! Хочешь! Я вижу тебя насквозь!

И тогда в голове отчетливый голос Александры Вадимовны сказал:

«Заложные, я хочу»…

– Саш…

Она распахнула глаза. Уставилась на Рому. Сердце стучало быстро и сбивчиво. Во рту стоял отвратительный привкус. Из-за тусклого утреннего света лицо Ромы казалось мертвенно-серым. И спальня была серой, словно присыпанной пеплом сгоревших иллюзий.

– Шесть утра, – пояснил Рома, ласково гладя ее по лбу, – я пойду.

В ушах до сих пор лаял старушечий смех. Саша вытерла губы, встала.

– Все хорошо?

– Да, конечно.

Она увильнула от поцелуя.

– М-м, зубы нечищеные.

Пока она спала, он убрал со стола. Лучше бы разбудил ее пораньше, вытащил из лап кошмара. Нового – черт побери – кошмара.

Саша поплелась за Ромой в коридор.

– Что тебе снилось? – спросил он, обуваясь.

– Не помню. А тебе?

– Вчерашний вечер. – Он положил руку ей на грудь.

– Иди. Мама вот-вот вернется.

– Тогда до сегодня.

Он потопал по тамбуру. Саша прислонилась к стене. Стояла в полутемной прихожей, гадая: во сне она сформулировала просьбу или Рома прервал ее на полуслове?

Мама надела синее струящееся платье и сразу помолодела лет на пять. Сборы немного отрезвили Сашу: все утро она бродила по квартире, как пришибленная, с трудом понимала, что ей говорят. Мысленно она возвращалась в псевдоуютную комнату, к безобразной старухе, чьи глаза-шарики видели потаенное. Но душ и домашние хлопоты постепенно помогли прийти в себя. Мама заразила праздничным настроением. Саша вычеркнула из памяти досадный рецидив. То, что было у них с Ромой, просто обязано затмить какие-то там сны.

Она выбрала сарафан, оставляющий открытыми плечи. Навестила салон красоты. Соседка с первого этажа сделала ей укладку.

– Берите зонтики, – напутствовала парикмахерша, – будет ливень.

Ветер носил по дворам обрывки бумаг. Как страницы из разворованного девичьего дневника. Кукольные новостройки Речного словно бы опустели, лишь у батута скучал паренек да за рабицей детского садика прохаживался сторож. Загудела электричка. Тучи сомкнулись над вокзалом.

В город они ехали дружной компанией: мама, тетя Света, Рома. Стекла автобуса забрызгала морось, редкие деревья гнулись к земле. На террасе «Водопоя» хозяйничала напарница Инны, заносила в помещение стулья и сворачивала тент. В шесть было темно, как осенним вечером.

Рома приобнял Сашу и погладил по руке. От него приятно пахло. Запах мужчины, которым Рома стал вчера.

– Мне такое снилось, – сказал он.

– И что же?

– Намекну: там были мы с тобой.

«Вчера он признался мне в любви, – подумала Саша и потерлась носом о его рубашку. – И я ему тоже призналась»…

«Так будь счастлива и не вари воду», – сказала Шура. А Александра Вадимовна, чопорная, правильная, промолчала.

У ресторана уже ждали гости: две докторши из маминой больницы и папа в импозантном костюме. Билась на ветру жестяная вывеска. Кроны тополей теряли листья.

Официантка провела галдящую братию к забронированному столу. Заведение было комфортным, с обилием дерева в интерьере и журчащим фонтаном посреди зала. В световом фонаре виднелось насупившееся небо. Здесь три года назад Алексины отмечали день рождения дяди Альберта. Саша сочинила для отчима стишок и прочла его, стоя вон там, возле фонтана.

Официантка водружала на стол горшочки с жарким. Папа разливал шампанское. Сам он был за рулем.

– Нет-нет, – тетя Света прикрыла ладонью бокал, – мне водочку, я христианка. Что, никто водку не пьет? За Танины восемнадцать? Роман, вино – бабский напиток. Хоть ты меня поддержи.

Рома согласился на одну рюмку. Гости перешучивались, знакомились. Засыпали Сашу вопросами и комплиментами.

– Ну, ты вымахала, принцесса, – сказала терапевт Лия. – Замуж пора!

– Не смущай жениха, – вставила офтальмолог Наташа.