По телу Саши побежали мурашки.

Отец Владимир окунул кропило в воду и запел тропарь. Его приняли бы вокалистом в группу, исполняющую хеви-метал. Голос наполнил колодец, воспарил к сводам. Казалось, он просочился и в вестибюль, потек по комнатам, по тайным закоулкам дома, сотряс здание от фундамента до кровли. Зимой в общежитии мама дихлофосом обрызгала кухню, и из духовки полезли рыжие тараканы. Саша подумала, что пение дезинфицирует подвал.

Священник ходил вокруг бассейна, крестообразными жестами окропляя помещение. Пел и читал молитвы наизусть.

Старославянский звучал, повторяемый эхом.

– Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое…

Саша оцепенела, будто под гипнозом, но это был хороший, исцеляющий транс.

– Господи Боже, Владыко Вседержителю, благослови, молим Ти ся, жилище сие и вся рабы Твои, живущие в нем…

Роса золотилась на дне бассейна. Не сузился ли зрачок в бронзовом щите? Словно присматривался к попу.

Отец Владимир украсил стены четырьмя наклейками с распятием, со всех сторон от впадины. Помазал елеем. Зажег кадило. Церковный аромат распространился по комнате. Кивком приказал ребятам следовать за ним. Они вернулись в подвал, и священник совершил каждение, окропил все каморы, кадки и печи, темные углы. Рома подсвечивал путь. За процессией струился благоуханный шлейф.

В завершение чина отец Владимир помолился за всех, живущих в доме.

– Аминь, – сказал он.

Саша едва не спросила: «Получилось?» Вместо этого она искренне поблагодарила священника. Рома забрал из круглой комнаты табуретку. Плотно прикрыл клепаную дверь. В вестибюле стало светлее.

Отец Владимир стащил подрясник. Упаковал в сумку. Он не скрывал удовлетворения. Боже, он практически ликовал.

– Дом положено содержать в чистоте, – сказал священник, – и в духовной тоже. Не ссорьтесь по пустякам, не сквернословьте, не гневите Господа, и благодать никогда не покинет ваших стен.

– Спасибо. – Саша протянула конверт. Тысяча рублей. Кто намекнул бы ей в мае, что деньги она отдаст батюшке за освящение подвала?

Отец Владимир молча положил конверт в сумку.

– Приходите на службу.

Он ушел, и только сейчас до Саши дошло, что обряд длился без малого час. Целый час они пробыли внизу, а показалось, не больше двадцати минут.

Они встали на балконе, провожая взглядом «пежо». Машина подняла облако пыли и исчезла между кустов.

– Крутой мужик, – оценил Рома. – Хотя денежками не побрезговал.

– Ты чувствовал что-то? Одухотворенность?

– У меня покалывал затылок, – признался Рома.

– Я словно на крыльях за вами летала.

– Считаешь, помогло?

– Да, – брякнула она и прикусила язык: не сглазить бы. Лучи солнца грели лицо, рисовали веснушки. Дети смеялись, щебетали воробьи. Лето было в разгаре.

– Какие молитвы красивые.

– Есмь, еже, еси, – улыбнулся Рома.

Она погладила его по плечу.

– А из тебя получился бы отличный дьякон. Ты никогда не думал о духовной семинарии?

Это был прекрасный день, лучший день лета. Все вокруг, прохожие и сама природа, подавали тайные знаки: ее ждет головокружительное будущее.

Завтра маме исполнялось сорок три. Саша и Рома съездили в центр и купили имениннице подарки. Мама забронировала столик в ресторане. Рома тоже был приглашен.

Саша предложила прогуляться к яхт-клубу.

– Ты серьезно? – удивился парень.

– Тех придурков давно там нет, – рассудила она, – не сторожат же они нас! Яхт-клуб был нашим местом. Хочу вернуть его.

Они запаслись едой из кулинарии и соками и покатили по лугу возвращать пляж. Она подумала, что любит Рому. И от осознания этого велосипед ускорился, норовя взмыть в небо, к перламутровым облакам.

Поплескавшись студеной водой из источника, они снова оседлали железных коней.

– Но! – кричала Саша, сцепив руки за спиной, гарцуя по пыльной тропинке.

Может быть, призрак промышленника Махонина когда-то увяз в речной тине и был вынужден бродить тенистыми аллеями, шугая голубей. Но теперь яхт-клуб казался самым обычным запущенным санаторием, каких сотни у рек и на морских побережьях. Ничего мистического в разваленных корпусах и погорелых сараях, в покалеченных статуях.

– Ты что-то ощущаешь? – спросила Саша.

– Ничего такого.

– И я.

У парапета загорала семья с двумя маленькими детьми и звонким терьером. Саша, не дожидаясь, пока Рома расстелет новое покрывало, скинула шорты и футболку и ринулась в волны. Он нагнал ее у ветвистой коряги. Саша зацепилась за сучья, балансировала, любуясь пустынным яхт-клубом. В кронах деревьев щебетали птицы.

Рома обнял сзади и поцеловал. Пальцы скользнули по талии. На миг что-то твердое коснулась ее бедра. Длинное, твердое, буравящее ткань Роминых плавок. Парень стушевался и отплыл. Саша улыбнулась.

– Я к амбару! – объявил Рома, кролем рассекая изумрудную гладь.

На берегу они жевали блины и запивали морсом. Рома заботливо убирал с ее тела песчинки и настырных мурашек. Она положила мокрую голову на его колени. Травинкой щекотала его и смеялась.

«Вечером, – решила она. – Этим вечером, да».

– О чем ты думаешь? – спросил он.

– Ни о чем. – Она дотянулась травинкой до его ноздрей. Рома поморщился и чихнул.

– Алексина! Не хулиганьте.

– Мама в ночь уходит, – сказала Саша невзначай, – останешься у меня?

– Конечно, – сказал он, и глаза забегали от радости и волнения, а руки так просто рехнулись.

– Пожарим поп-корн… – Саша потянулась лениво. Выгнулась, чтобы купальник облегал грудки. Показалось, или Ромка облизнулся?

Где-то далеко загрохотало. Саша повернулась. Тучи сгрудились на западе. Они висели там и вчера, но не подтвердили синоптические прогнозы. Дождь поливал верховье Волги.

– Будет гроза, – сказал Рома, – наконец-то.

– Тем более, придется тебе меня защищать, – заметила Саша.

– Буду твоим личным дьяконом.

Семья ушла, опасаясь ливня, и они тоже снялись с места. Но небо не проронило ни капли. Тени велосипедистов вязли в душном воздухе. Не спеша, они доехали до одинокого махонинского дома.

Около подъезда, в окружении сумок, стояли Абрамовы с малышами.

– А мы на море едем, – похвастался мальчик, нахлобучивший моряцкую бескозырку.

– Круто! – сказала Саша. – Нас возьмете?