знаешь! Он очень даже интересный. И вообще, он просто фантазировал. Он сказки любит…

— Сказки! — фыркает Тамара.

Но Галку уже понесло:

— Да, сказки! И что такого? У него есть брат, ну, не брат, а сын его папы, он так его и зовет: отцов сын…

Вот тут Тамара заинтересовалась. На ее сереньком личике живо заиграли краски, и глаза заблестели, и рот открылся…

— Отцов сын! — восклицает она с восторгом. — Это здорово — отцов сын!

Мимо них поспешает кто-то, скрытый под огромным черным зонтом. Оказалось — Виолетта Львовна.

— А, здравствуйте, девочки. Хотите под зонтик?

— Нет, спасибо. Виолетта Львовна, а вы знаете, что Пушкарев, оказывается, все наврал? — Тамару эта сенсация распирает.

Учительница остановилась:

— Как… наврал?

— Очень просто! Никто ему ничего не писал, это он все сам…

— Что — сам? Это вы о чем — о ваших зарубежных корреспондентах?

— Да не было никаких зарубежных! Конверт он стащил у отца, а письмо накатал сам! И на инглиш и по-русски. Представляете? Он и вас обманул!

— Меня — нет, — огорченно сказала Виолетта Львовна и прикусила губу.

— Да точно! — убеждает Тамара, в то время как Галка страдальчески морщится и молчит. — Числитель… то есть, извиняюсь, Виталь Палыч, сказал, что все имена Пушкарев взял из «Американской трагедии» Драйзера. И точно — мы проверили. Вы просто забыли!

— Виталий Павлович… — усмехается Виолетта Львовна. — Видите, он начитанный человек! А я ничего не забыла, друзья. И все-таки наврал — это не то слово. Да, тут был элемент авантюры, но не больше, чем нужно для такой игры.

— Какой игры? — хмуро возразила Галка. — Он же хотел, чтобы мы всерьез поверили.

— Да! Вот именно! — подхватила учительница скорбно и пылко. — И я того же хотела! Могла ли я окатить вас холодной водой, когда вы были такие взволнованные… такие одухотворенные?

— Выходит, вы ему в этом помогли? — насмешливо удивилась Тамара.

— Девочки, милые, давайте не спешить с приговором!

Она нервно вращает свой зонтик, она уже готова объясняться по этому поводу долго и пламенно. Но тут их нагнали мальчишки — Коробов, Гродненский и Курочкин.

— Хау ду ю ду, Виолетта Львовна!

— Да, здравствуйте, мальчики! Я вот что предлагаю: давайте побеседуем сегодня. У нас с вами много наболевших вопросов, не так ли? «О доблестях, о подвигах, о славе…» — как сказал поэт. А я добавлю: о лжи, о правде, о фантазии! Для этого я даже готова пожертвовать уроком английского. Не наукой единой жив человек. Ну как, договорились?

— Ага, — поспешно кивнули все, очень довольные.

— Вот и отлично! — И она зашагала впереди всей компании целеустремленно и торжественно, как и подобает человеку, за которым идет молодежь.

Впереди плыл черный ее зонтик. Он, наполняясь ветром, тужился улететь вместе с ней, но не мог.

18

Со своей тоненькой папочкой под мышкой Виталий Павлович входит в шестой «Б».

Класс нормально стоит возле своих парт. Но на лицах — усилие скрыть эмоции, которые здесь бушевали еще минуту назад. Сжаты зубы, чтоб не выпустить наружу смех, распирающий всех и каждого.

Виталий невольно оглянулся и прочел на доске:

Один американец

Сосал свой грязный палец

И высосал оттуда

Вранья четыре пуда!!!

— Это что, политическая сатира? По-моему, рифма неплохая, а содержание так себе… Садитесь. Кто дежурный? Ты, Курочкин? Сотри.

Курочкин нехотя идет к доске. Весь класс садится, остается стоять только Леня Пушкарев. Причем стоит он в какой-то нелепой позе, как будто приготовился бросать в доску гранату. Взгляд у него дикий, лихорадочный. Нездоровый взгляд.

— Садитесь, — повторяет Виталий. Леня стоит. — Пушкарев, почему ты не садишься?

— Это такая особая болезнь, — замечает Аленка.

— Ну, если Пушкареву приятно, чтоб о нем так говорили, — пускай стоит, — пожал плечами Виталий Павлович. — Будет устный счет. Приготовились… Найти число, если девять процентов его равны двадцати семи. Макаров!

Макаров звонким и радостным голосом докладывает:

— Триста!

— Гродненский, если двадцать процентов числа составляют четыре целых две десятых?

— Двадцать одно…

— Один, а не одно. Не в «очко» играем. Пушкарев! Сколько у тебя было денег, если ты истратил рубль пятьдесят, а это составляет шестьдесят процентов?

Леня Пушкарев молча стоит в той же нелепой позе.

— Устанешь ведь, — сочувственно говорит Виталий, и по его глазам видно, что он озадачен. — Ну ладно… Курочкин!

— Что? — отзывается за его спиной дежурный, который стер пока что всего два слова: ему жалко шедевра, начертанного на доске.

— А ну не тяни резину! — раздражается Виталий. — Не цените, когда с вами по-хорошему, — могу и по-плохому! Я вам все-таки не Виолетта Львовна…

Курочкин повиновался, стер наконец и пошел на место.

— Открывайте задачники! Кто справа от меня в каждом ряду, возьмут эти номера, — он записал на доске: «302, 309», — а кто слева — эти, 304, 312… Будет внеплановая контрольная!

Класс ахает, достает задачники, скрипит партами, Коробов и Гродненский корчат друг другу рожи, поглядывая на окаменевшего Пушкарева.

А Виталий достал из папки «Педагогику» (кажется, у него там больше и нет ничего) и, привалившись к подоконнику, читает.

Но одиноко стоящая посреди класса фигура все же смутно беспокоит его. Не читается.

Когда обстановка стала наконец-то почти нормальной и деловой, Виталий вдруг захлопнул книгу.

— Все положите ручки, — говорит он. — Поднимите глаза. Кто сказал ему «замри»?

В классе тишина.

— Ну? Я же «расколол» вас, теперь глупо молчать. Я спрашиваю: кто сказал ему «замри»? Козловские, кто-нибудь из вас?

Близнецы отвечают дуэтом:

— Это не мы, Виталь Палыч!

— Гродненский!

— Не знаю.

— Коробов!

— Что вы, Виталь Палыч! — Андрюша даже обижается.

И опять тишина.

— Струсили? — неуверенно спрашивает Виталий.

И опять тишина.

— Это я сказала, — поднимается Аня Забелина: воротничок, банты, косички…

Ее признание вызывает у большинства легкий шок. Тихо-тихо.

— Скажи ему «отомри!» — приказывает Виталий.

— Отомри! — покорно повторяет Аня.

Леня с облегчением садится, но взгляд у него все такой же дикий. Класс начинает двигаться: все-таки легче стало всем.

Гордый своим педагогическим достижением, Числитель веселеет и входит во вкус.

— А ведь так нечестно, — говорит он, прищурившись. — Это, конечно, не она сказала «замри», я лично не верю. Как же ты можешь отмирать по ее приказу?

— Это правда я, Виталь Палыч, — говорит Аня.

— Правда она, — глухо повторяет Леня.

— Странно… А ведь я по психологии имел «отл», — бормочет Виталий.

Галка что-то шепчет Тамаре.

— Точно! — довольно громко подтверждает Тамара. — Это она так зверски в него втрескалась — буквально на все готова!

— Петрова, ты что-то сказала? — спрашивает Виталий.

— Нет, я ничего.

— Ну хорошо. Продолжайте работать. Но только