– Салют из крошки, салют из крошки! А вы сможете ножик бросить? Или пулю?

– У меня украли револьвер, Вирцела, – проговорил он, наклонив голову вбок. – А отцовский из Акка ещё не доехал, только жду посылки. Но если ты пообещаешь мачехе и тёткам ничего не говорить, я обязательно в тебя выстрелю. – А из него кого-нибудь уже убили? Мне папа рассказывал, что оружию лучше наесться крови, тогда оно будет лучше работать.

– Ну что ты, это военное поверье. Их не делают из всемирно закалённой стали, чтобы кровь убитых как-то влияла. Но да, из того револьвера застрелился мой отец, когда мама умерла.

– А зачем? – девочка хлопнула умными глазами.

– У благородных гралейцев так принято, – объяснил он. – Когда ценности и продолжение линии в порядке – а мы с сестрой обеспечены и уже взрослые, чтобы жить без родителей, – можно раствориться следом за супругом, слившись с ним или с нею в едином одушевлении. Папа долгое время принимал яд, когда мама заболела, но в итоге не выдержал и застрелился. Но ещё думаю, он боялся преследования – у мамы было очень сильное посмертие. – «Папаша был трусом и слабаком», – ни с того ни с сего подумал он. – Но тебя убивать не хотелось бы. Во-первых, меня за это казнят, а ещё из тебя сможет выйти что-нибудь толковое. Постараешься, чтобы я тебя не убил? Ну вот и славненько. Паук, пошли домой, – он приблизился к стулу, пытаясь вытащить кота, а тот сиганул в другой конец комнаты. – Ты обезумел, тварь?! А ну иди сюда! Ах ты мудак шерстяной, – он прижал ладонь к губам, высасывая кровь из свежей царапины. – Ну и сиди здесь, пойду без тебя.

Котёнок, однако, и не думал бросать хозяина – он был верным животным. Большой друг всегда ему нравился, он был тёплым. Но сейчас, понимал Паук, топая за ним на пушистых лапах, большой какой-то странный, потемневший. Раньше был безопасный. А сейчас даже не тёплый. Друг обернулся и сказал что-то, изменив лицо. Большие обычно меняли лицо, особенно рот и глаза, когда злились или наоборот, но сейчас у друга изменился только рот. Пауку стало страшно, но он все равно шёл за ним, держа расстояние в восемь-десять кошачьих тушек. Главное – не касаться его тени.

* * *

После случая в Администрации туман стал активнее – людей пачками увозили в Больничную дугу, а когда места закончились, просто стали отправлять в камеры временного заключения. Несмотря на беспорядок во власти, патрули усилили и увеличили их количество. Но проблема заключалась в том, что и патрульных проклятия тумана не миновали, и поэтому полиции порой приходилось отчаливать обратно, таща на себе обезумевшего сослуживца.

– Обращались к частным душевным приютам, давили на гражданскую совесть, – говорил кто-то из всемирщиков «Чистки-1008». – Так знаешь, что мне заявили? Час, мол, её рабочего дня стоит триста союзных, она не настолько богата, чтобы бесплатно сливать своё время. Ирмитская шакалиха.

– Вот поэтому ты никогда и не видел бедных ирмитов, – хмыкнул кто-то из коллег.

«Чистка-1008» была бесполезна – маленькая группа учёных может по полочкам разложить всю суть чистки туманом, но без общего порядка страна не избавится от бедствия. Но Эдте уже было без разницы – она не сможет совмещать управление ценностями покойной свекрови и опекунство с работой в Администрации. А уволившись из Министерства, она уйдёт из «Чистки-1008». Бумаг она ещё никуда не подавала, но решила после работы предупредить Сафла Лереэ. С одной стороны, он расстроился. – С другой стороны, мы с вами больше не коллеги, – осклабился он, вышагивая подле неё по тёмным радиусам. В Кампусном Циркуляре стало темно, как во время войны, – поговаривали, что половина городского персонала слегла с неведомыми проклятиями, за освещением следить стало некому. Лереэ вызвался проводить Эдту до общежития. – Общаться сможем менее формально. Вы были на торфяных озёрах? У меня там дом. Озеро в дымке имеет своеобразное очарование, словно вечное предрассветье…

Эдта терпеть не могла, когда её пытались затащить в постель такими долгими словесными вывертами. Но состоятельный, да к тому же спокойный любовник ей бы не помешал – из гордости Эдта жила на свой мелкочиновничий оклад, хотя бывший муж предлагал ей ренту. Ренту она у него потребует – равную окладу в Министерстве, не больше.

Тихий радиус, где находились общежития, впервые соответствовал своему названию – студенты попрятались по комнатам, а те, что были снаружи, вели себя странно. Какая-то девушка сидела на булыжнике, покачиваясь взад-вперёд и бесконечно повторяя своё «зачем». Какой-то парень, прижимая к себе стопку книг, бежал наперегонки с туманом, которые хватали его за край юбки мундира и за волосы, а у входа ему молча махали сокурсники. Добежав, он ринулся им прямо в руки, а туманные вихры разбились, словно волна об берег.

В женском общежитии комендант нудным голосом заявила, что Зироммы Ребусы здесь нет. Эдта досадливо покусала губы – девочку надо было забрать с собой, чтобы завтра повести к законнику, затягивать ей не хотелось.

– Ушла к эллингам, госпожа, – поведала её соседка. – Взяла с собой учебники, сказала, что ей всё кругом мешает. Не знаю даже, кругом так тихо… Наверное, сильно расстроилась, когда у неё родители умерли.

– У неё же брат душевник, – возмущался Сафл, когда они шли к эллингам. – Почему не поможет?

– Ему б самому кто помог, – буркнула Эдта. Циркуляр кончился, они шли по тёмной набережной до заводи, где стояли лодки. Здесь фонари вообще отсутствовали – ветра не было, и лодки стали не нужны.

– Наверное, тяжело, – ол-масторл вдруг остановился, приобняв Эдту за пояс, – было жить с таким человеком. Таланты имеют свою всемирную цену, – он попытался притянуть её к себе, но Эдта вежливо отстранилась. Темнота была отнюдь не интимной и не располагала к близости. Туман кругом будто сгустился, а звуки куда-то исчезли – даже вода перестала плескаться о набережную. – Вас надо ценить, вас надо хранить. Когда вы рядом, хочется улыбаться, – в подтверждение своим словам он улыбнулся и протянул к ней руку, пытаясь прикоснуться к её лицу. – Вы настоящая радость.

Наверное, он хотел погладить её по щеке или по губам, а может, взять за подбородок, чтобы поцеловать, но рука Сафла Лереэ вдруг застыла в воздухе. В нём шла какая-то всемирная борьба – он вздрогнул и резко вытянул пальцы, а рука, за которую словно держался кто-то невидимый, согнулась и потянулась к шее. Всемирщик скривился в страшном оскале, выпучив глаза, а на Эдту дохнуло тьмой. Она отскочила назад и прижала ладони к лицу, наблюдая, как сначала одна, а затем и другая рука легли на шею Сафла Лереэ.

Это не туман, поняла она, почувствовав запах болота и папирос. Мало у кого хватит сил, чтобы справиться с волей опытного всемирщика. И Эдта закричала, зная, что её никто не услышит. А Лереэ уже упал на землю, выдавливая из себя жизнь, и Эдта грохнулась на колени, пытаясь оторвать его руки от горла.

– Ну хватит, хватит! Не увлекайся! – выкрикнул из тумана женский голос, и вдруг все прекратилось. Глухо заскреблись по булыжнику чьи-то шаги, они отдалялись, а Лереэ судорожно задышал, словно впервые в жизни хватая ртом воздух.