Виктор выразил сомнение, что человек с неограниченными возможностями может жить в такой трущобе, и предложил вначале уточнить у соседей, не перепутали ли мы адрес.

– Может быть, этот Лимон – чудак, – возразила я, – и предпочитает вести скромный образ жизни? Может, этот дом хранит воспоминания его детства, которые Лимон не променяет ни на какие джакузи и подвесные потолки?

Виктор оглянулся по сторонам и высказался в том смысле, что эти воспоминания чересчур мрачноваты и слишком отдают вчерашними щами. Но я заметила, что на вкус и цвет товарищей нет, и оставила Виктора поджидать меня внизу.

– Думаю, со мной Лимон будет откровеннее, – предположила я и попросила: – Но все-таки будь настороже – если вдруг начну кричать, сразу поднимайся!

Виктор кивнул. Я начала взбираться по ненадежной лестнице, ругая себя за то, что надела сапоги на высоких каблуках, – в них подъем приобретал опасный характер циркового номера.

Все же мне удалось каким-то чудом достичь вершины, то есть второго этажа, и я оказалась перед дверью, обитой драным войлоком, с потемневшей железной ручкой. Напрасно поискав кнопку звонка, я наконец несколько раз крепко стукнула кулаком по обивке, из-под которой тут же вылетело облако пыли. На мой стук никто не ответил, зато в носу у меня зачесалось, и я несколько раз чихнула. Виктор стоял у подножия лестницы, задрав голову, и с беспокойством наблюдал за мной.

Я еще раз постучала в дверь, но на сей раз уже ногой, и снова безо всякого эффекта. Мне стало ужасно обидно, что я карабкалась по страшной лестнице совершенно напрасно, и от отчаяния я сильно дернула за ручку двери. Она немедленно послушно распахнулась, и из глубины квартиры меня обдало тошнотворным запахом неопрятного жилища – тянуло гнилью, потом, перегаром и даже мышиным пометом.

Мой коэффициент интеллекта гораздо выше среднего, и я полностью отдавала себе отчет в происходящем. Собственно, давным-давно было ясно, что не стоило тащиться в эту берлогу, чтобы поговорить о почтовых марках. Чертов Еманов меня попросту разыграл. Но какое-то болезненное любопытство продолжало толкать меня вперед.

В квартире было тихо, грязно и пасмурно, как в осенней чаще. Осмотревшись, я заметила, что в комнате, куда я вошла из прихожей, в полнейшем беспорядке разбросаны самые неожиданные предметы. Здесь стояли запечатанные коробки с логотипами «Панасоника» и «Шиваки» на боку, на подоконнике валялись автозапчасти, на полу – чугунные трубы для сантехники. Здесь было еще множество всяких вещей – новых и не очень, но добило меня кружевное подвенечное платье с фатой, висевшее на плечиках под самым потолком. Белоснежный подол был прожжен в нескольких местах – видимо, сигаретой.

Подобное изобилие несколько приободрило меня. Я даже стала склоняться к мысли, что Еманов, пожалуй, не шутил и вполне, если хорошенько порыться, здесь можно отыскать и альбом с интересующими меня марками.

В отсутствие хозяина мне не хотелось заниматься разысканиями в завалах, и я просто пошла дальше. Соседняя комната оказалась спальней, и я обнаружила здесь некие признаки жизни.

Почти все пространство спальни занимала антикварная кровать с блестящими металлическими шишечками и панцирной сеткой. Кровать настолько огромная, что трудно было представить, как она прошла в здешние двери, разве что в разобранном виде, да и то вряд ли. А может, она попала сюда еще до строительства дома?

На кровати лежал грязный полосатый матрас безо всяких признаков белья. А поперек под разноцветным ворсистым одеялом лежал человек – из-под одеяла выглядывали желтые пятки. Полная неподвижность скрытого тело объяснялась очень просто – почти все пространство в комнате занимали пустые бутылки из-под разнообразных напитков, которые объединяло одно – все они были крепостью выше тридцати градусов.

Судя по всему, на кровати спал именно тот, кого я искала. Что ж, пора начинать разговор о марках.

Однако как это сделать, не сразу пришло в голову. К пяткам я не прикоснулась бы ни за какие сокровища. На мои сигналы голосом спящий попросту не реагировал. Потоптавшись немного по комнате, я не нашла ничего лучше, как уронить на пол часть порожней посуды.

Интуиция меня не подвела – услышав звон стекла, спящий зашевелился, застонал и сделал слабую попытку выбраться из-под одеяла. Помочь ему в этом у меня не хватило духу, и я только громко спросила:

– Простите, вы – Андрей Черкизов? Мне нужно с вами поговорить.

После моих слов дело пошло лучше, и в результате недолгой борьбы одеяло полетело на пол. Я уже была готова увидеть перед собой нечто в античном духе, но оказалось, что человек лежал под одеялом одетым и даже в пиджаке. Почему при этом пятки его оказались обнаженными, для меня так и осталось загадкой.

Сев рывком на кровати, незнакомец посмотрел вокруг блуждающим взглядом и наконец увидел меня. На лице его, заросшем щетиной и опухшем, не отразилось никаких чувств. Пригладив пятерней стоящие дыбом волосы, он произнес придушенно:

– К-который час?

Я любезно сообщила, что на часах четверть десятого, и повторила свой вопрос:

– Вы – Андрей Черкизов? Я не ошиблась?

Человек долго и серьезно думал над этим вопросом, а потом согласился, что я не ошиблась.

– Только зови меня лучше Лимон, ладно? А то я сейчас хреново соображаю…

Я пообещала впредь звать его именно так, и Лимон тут же спросил:

– Там выпить чего-нибудь осталось?

– Не знаю, – сказала я. – Только что пришла.

– Может, тогда сгоняешь? – с надеждой спросил Лимон. – У тебя бабки-то есть?

– Бабки-то есть, – ответила я. – Но на таких каблуках по твоей лестнице особенно не разбежишься.

Неожиданно этот довод убедил Лимона. Он сочувственно посмотрел на мои сапоги и покачал головой.

– А ты вообще кто? – спросил он.

– Меня зовут Ольга, – сказала я. – Меня к тебе Еманов послал. Меня интересуют марки.

– Еманов… Еманов… – морщась, пробормотал Лимон. – Не помню такого… А-а, все равно! Значит, говоришь, марки? Репатрианка, что ли?

Я не сразу поняла, что он имеет в виду.

– Говоришь, бабки у тебя с собой? – продолжил он. – Это хорошо… А сколько тебе нужно марок? У меня здесь только пара кусков наберется. А если надо больше, ждать придется…

До меня наконец дошло.

– Нет, ты не понял! – воскликнула я. – Речь идет о почтовых марках.

Лимон тупо посмотрел на меня. Он тоже не понимал, о чем речь.

– Куда тебе столько почтовых марок? – удивился он.

– Сколько – столько? Меня интересуют двенадцать коллекционных марок, – сказала я, открывая сумочку. – Вот список.

Лимон неуверенно протянул руку и взял у меня листок. Но когда он попытался прочесть текст, на него напал приступ тошноты, и Лимон с негодованием отшвырнул список в сторону.