Весь следующий день он плавал в бассейне, парился в сауне, мало ел, ходил к озеру, в лес и читал. И все никак не мог понять, почему не может найти себе места. Ему не хватало Юджинии.

Ни одна строка не была написана в этот день. Он лег спать в одиннадцать, хотя и слышал, как кто-то подошел к двери и, не увидев света, ушел.

Утром завтрак, который ему подала Дайана, он ел оживленней и, чтобы убить время до вечера, поехал в город. Перед этим он заглянул в домик Миши, стоящий в стороне; тот был на съемках. Дом был открыт, и он зашел внутрь: на четырех стенах висели красивые фотографии Юджинии. Александр задумался на минуту, потом встряхнул головой, как бы прогоняя размышления, и пошел к своей машине.

Кино начиналось только в два часа, ему это никогда не нравилось, там они шли с десяти утра и целый день. Он решил, что посмотрит какое-нибудь кино после ленча, и первую половину дня убивал, бродя по улицам, паркам и площадям. Он заметил пару красивых девушек, но как-то уже они мало волновали его: теперь была только Юджиния. Есть он решил в отеле, где когда-то обедал с ней, до того, как они первый раз…

Он вошел в прохладный холл, заметил знакомое отражение в зеркале и прошел в зал. Метрдотель поспешил ему навстречу и провел к лучшему столу, в уютном углу. Теперь он был равный среди равных. Стол находился около затененного окна, почти незаметный остальному залу, — Александр любил наблюдать. Он заказал салат и стакан свежего сока.

Сначала он думал, что это официант, по тени, упавшей на стол, но голос заставил его повернуться.

— Здравствуйте, Александр…

Влажный голос с призывной хрипотцой. Это была Шила. Он узнал ее сразу. Золотистые волосы — платиновая блондинка, с переливами золота, — обрамляли удлиненное лицо; стройная, вызывающая бессознательное желание коснуться уникальных бедер фигура, грудь, как будто вычерченная, мягко и твердо вырисовывающаяся под обтягивающим блестящим платьем.

— Вы еще помните меня?

— Да, конечно.

— Почему же вы так удивлены?

— Что вы помните мое имя.

— Я помню не только имя, но и его обладателя.

— И что же лучше? — пошутил он.

— Оба, — ответила она, и вдруг странная, откровенная улыбка выступила на ее губах.

— Вы хотите что-нибудь? — вежливо предложил он, чтобы прервать неловкую паузу.

— Я только что поела и собираюсь подняться наверх…

Он вопросительно посмотрел на нее: он не знал, что она останавливается в отеле. Она улыбнулась его удивлению.

— Наш дом находится в двадцати пяти милях в пригороде, и я постоянно держу здесь номер.

Он кивнул. Поднимаясь, чтобы попрощаться. Ее глаза замерли в его. Какая-то искра пробила, вспыхнув в зрачках, и она произнесла:- Поднимитесь ко мне, когда закончите, я покажу вам, как я живу.

Секунду он размышлял, потом, вряд ли понимая до конца, сказал, что если только ненадолго, так как кино начинается в два.

Она улыбнулась, спросив, какое кино.

Он сказал: художественное. Ее глаза, казалось, изучали его, они искрились.

— Я буду рада, — выдохнула она. Открыв сумочку и отделив один ключ, она протянула ему.

На его взгляд ответила словами:

— Я могу быть в спальне, стучать не надо, там не слышно. Мой муж вернется только в шесть. Вы не могли бы меня развлечь? Только без людей… — добавила она.

Не задевая скатертей столов красивыми бедрами, подчеркнутыми обтягивающим платьем, она направилась к выходу. Это была та самая Шила, взгляд которой он невольно помнил с той первой встречи. У нее был особенный взгляд.

Он выпил сок и едва коснулся салата.

Путь в спальню вел через две комнаты, в одной из которых он обнаружил ее блестящее платье.

Шила была слишком хороша, чтобы от нее отказаться. Он не жалел, что он сделал. Но и объяснить этого не мог.

Вернувшись домой, он принял душ второй раз. Когда от первого не просохли еще волосы. Два душа все равно не заставили его посмотреть на свое тело. Не купив цветов, хотя оставался еще час времени, он поехал встречать Юджинию. Было семь вечера, неоновая реклама ярко освещала название того кино, которое он так и не посмотрел. Неужели «кино» жизни интересней, подумал он и плюнул в зеркальце заднего вида, увидев в нем себя.

Он поцеловал щеки Юджинии, не коснувшись губ. Она подавила удивление, так как была хорошо воспитана.

Они обедали, вернувшись, вместе. Она почти оживленно рассказывала о своей поездке. После де-серта она пошла поцеловать папу и Клуиз. Проводив ее к спальне, Александр остался в библиотеке.

Следующие шесть вечеров он писал до ночи — так что, когда он приходил, Юджиния уже спала.

Она никогда не мешала ему писать.

Через неделю жизнь потекла в нормальном русле. Они вставали рано утром, и Юджиния готовила чай. Она смотрела ему в глаза, когда пила, и какая-то искорка металась в них, непонятная.

Теперь он клял себя за слабость, вспоминая, как шесть утр подряд ходил в ванную и смотрел на свой корень, боясь испачкать Юджинию…

Они разговаривали во время утреннего чая. О многом, о разном. Он привыкал, что она — его жена. Он ласкал взглядом ее милый высокий лоб, чистые глаза, уголки губ, трогательно вздрагивающие при смехе, высокие скулы, придающие европейскую аристократичность лицу. И делающие чуть похожим его на лицо Клуиз, как ни вертись. Все это было родное — его. Влюбляешься в чужое, родное — любишь. Он писал все больше и больше, но казалось, что получается меньше и меньше. Написанное не нравилось. Возможно, это приходила зрелость. Обедали к вечеру они всегда вместе, она никогда не садилась есть без него, что бы ни случилось. Его трогала эта привычка. Периодически они присоединялись к мистеру Ниллу и Клуиз, примерно два раза в неделю, не отклоняя приглашений. Вечерами иногда они ездили в кино или театр, иногда — танцевать в клуб. Юджиния прекрасно танцевала. Возвращаясь, он останавливал в темной аллее Гросс-Пойнта машину и целовал ее до горячности в голове, она стискивала руками его плечи.

Иногда, поздно, он затаскивал ее в сауну и выносил оттуда полуживой. Потом се свежее влажное тело принадлежало ему. Они были одни, им никто не мешал. Он нес ее наверх на руках, закутав в махровый халат, целуя щеки и глаза. Она засыпала на изгибе его локтя.

Возможно ли счастье на этой земле? Нет. Но мгновениями он был счастлив. В субботу и воскресенье он возил ее на фермы с лошадьми. Она обожала скакать. И была прекрасна верхом на лошади, прирожденная амазонка.

Скоро приближалась дата, к которой он уже заказал Юджинии тридцать разных корзин цветов и горы фруктов с настоящего Востока, — годовщина их свадьбы. В доме велись серьезные приготовления, и для Юджинии, кажется, шилось необыкновенное платье, подарок отца и Клуиз.

В этот день он случайно заехал на старую квартиру. Квартира так и была его, Юджиния просила ее оставить как память. Ища что-то, он внезапно наткнулся на фотографии той девочки, из Торонто, которые сделал сам. Просто прошлое.