«До чего же нелепы, неудобны и просто смехотворны все эти неуклюжие попытки. Наверное, мы напоминаем двух пытающихся спариться роботов», — подумал он, подавляя желание оттолкнуть ее.

Почувствовав его зарождающийся протест, Тесса слегка отстранилась. Их губы разъединились, глаза открылись, а руки замерли, прекратив блуждания.

«Нет, это не страсть, — пронеслось в голове у Харви, — это страх, это жалкая презренная робость. Мне холодно, я ни на что не способен, ничего не получится, в такой ситуации меня можно принять за кастрата».

Он лег на спину.

— Прости, — сказал он, — у меня разболелась нога.

— Просто полежи немного спокойно, — тихо посоветовала Тесса.

Какое-то время они лежали рядом, бок о бок. Потом оба издали глубокие вздохи.

«Уж не смеется ли она? — подумал Харви, — Нет, она улыбается, я знаю, она мягко улыбается. Она божественна, а я не могу удовлетворить ее, не смею даже прикоснуться как следует. Почему же все так чертовски сложно, ведь любые другие твари спариваются с естественной легкостью!»

Он еще немного отодвинулся, и тяжеловесная травмированная нога свесилась с дивана, ее прошила судорожная боль. Харви приподнялся, спустил на пол ноги и, склонившись вперед, спрятал лицо в ладонях.

Он почувствовал, как Тесса проскользнула мимо него. Она встала, застегивая оливковую рубашку, накинула черно-белое кимоно и подпоясалась. Теперь Харви увидел ее улыбку.

— Извини, Тесса, во всем виновата моя идиотская нога. Нет, я сам идиот, я же говорил, что обречен на провал. Мне ужасно жаль. Я не смог… Ничего не получилось.

— Ты думаешь, что ничего!

— Я просто доказал, что ни на что не способен.

— Попробуй понять, ты узнал нечто важное. Дело не только в мужских или женских навыках, не только в своеобразии мужских и женских ролей. Лишь изредка возникают между людьми добрые отношения, любовь и доверие. Любовь необычайна, необычайны и проявления любви. Я искренне благодарна тебе.

Харви схватил свои брюки и поспешно натянул их, ловко пристроив перевязанную ногу в специально сделанный в брючине разрез.

«Что же все это значит? — смятенно думал он, — За что она благодарна, неужели это было похоже на любовь? Как же зарождается любовь? И что же я все-таки сделал? О господи!»

— Это я очень благодарен тебе… — запинаясь, произнес он, глядя на бледные голые ноги Тессы, — Я понимаю, как это важно, ну, то есть полезно, то есть я очень рад, я почувствовал… ты просто великолепна… Наверное, я надеюсь, в дальнейшем все будет легче, в общем, необязательно между нами… но я уверен, что узнал нечто важное… извини, я несу чушь… но уверен, ты поймешь. О черт, извини, это все моя вина!

— Нет тут никакой вины. Ты сделал важный шаг. Мы стали ближе друг другу, мы ведь друзья, а друзья помогают друг другу, друзья доверяют друг другу, друзья любят друг друга. Мы не забудем этого общего испытания.

Харви уже надел брюки, куртку и носки и лихорадочно натягивал ботинок и туфель. Он застонал от досады.

— Но мне же не удалось!..

— Ох, замолчи, Харви. У тебя все в полном порядке. Ты молод, перед тобой открывается великолепная жизненная перспектива. В случае необходимости ты всегда найдешь меня здесь, только и всего. А пока уходи.

Тесса сидела на одном из стульев, сложив на коленях узкие длинные руки.

— Ты ангел, — сказал Харви.

Упершись рукой в пол, он неловко опустился на одно колено. Вдохнув аромат свежей и чистой невинности, запах шелковистого кимоно, он погладил ее руки и поцеловал ноги.

Харви вызвал шикарно оборудованный, хорошо освещенный лифт. Вставив многочисленные ключи в разнообразные замочные скважины, он вошел в роскошные апартаменты Эмиля. Он устроил в квартире полную иллюминацию, потом тяжело плюхнулся в одно из кресел Эмиля, сделанных в стиле чиппендейл. Рассеянный, блуждающий взгляд Харви скользил по богемскому стеклу, серебряным кубкам, фигурке алебастрового Будды, по табакеркам восемнадцатого века и персидским коврам, по картинам Кайботта, Нольде и Боннара. Ему вспомнилась предыдущая встреча в доме Тессы, когда они сидели рядом на диване, соприкасаясь рукавами, храня молчание и неподвижность, как две статуи. Неужели тогда все и началось? Но что же произошло? И у кого из них возникла эта идея? Почему же она сидела с такой грустной и отстраненной ангельской улыбкой? Неужели потому, что между ними не возникло любви? На что же она тогда надеялась? О господи, какую же отвратительную путаницу он устроил! Харви встал, достал из бара Эмиля солодовое виски и налил его в один из уотерфордских бокалов. Вскоре ему немного полегчало. Он решил пойти спать. Раздевшись, Харви залез в кровать и выключил свет. Его сразу охватило приятное сонное забытье. Его глубокое дыхание выровнялось, он лежал на спине, уплывая на крыльях морфея.

«Ангел успокоил меня, — подумал он, — все прошло на редкость прекрасно».

— Мне надо кое-что сообщить тебе… и кое о чем попросить.

Клемент заехал к Луизе. Только вчера произошла последняя «манифестация» — так назвал ее Лукас — Питера Мира. Утром Клемент позвонил Луизе и спросил, сможет ли она сегодня днем уделить ему время. Помимо воли он говорил весьма напыщенным и загадочным тоном. И сейчас, при встрече с ней, осознал, что ведет себя еще более таинственно.

В этот субботний день весь дом, казалось, был взбудоражен деятельной жизнью девочек. Сверху, из мансарды, доносился ритмичный звук передвижений Мой. (Странно, удивился Клемент, неужели она танцует?) На нижнем этаже Сефтон гремела на кухне тарелками. В Птичнике приглушенно пела Алеф, порой касаясь клавиш и извлекая из них легкие, почти соловьиные трели. Клемент не узнал исполняемую песню.

Луиза выглядела оживленной и подтянутой, она даже припудрила лицо, хотя обычно редко проявляла заботу о его состоянии. Стоя рядом с ней около окна ее спальни, Клемент почувствовал слабый запах этой пудры. Она нарядилась в прямую твидовую юбку, плотно облегающий жакет и белую блузку с отложным воротником, подчеркивающим изящную шею. Ее пальцы поигрывали концами этого воротника, то приглаживая, то приподнимая их. Клементу даже показалось, что, слушая его туманное, но взволнованное вступление, она слегка покраснела и оживленно сверкнула глазами. Неужели Луиза надеялась услышать от него нечто важное и, вероятно, совсем не то, что он собирался сказать? Клемент смущенно умолк, раздумывая над этим вопросом. Возможно, она ожидала, что речь пойдет об Алеф?! В этот момент слова песни Алеф стали очевидными: «Томленьем объята влюбленная дева, вздыхает и бродит как тень…»[45]

«Ну вот, — подумал он, — теперь я огорчу еще и Луизу, развею ее надежды, и вообще все это чистое безумие… Безумный Лук, и тот странный воскресший тип тоже безумен!»